Самосожжение

Антропов Юрий

А на переднем плане стоял Бээн...

Копирайт. Коля Глянцевый.

– Эй, вы где?
– Алина тронула его за рукав.

– Я вспоминал, есть ли эта фотография, - Гей кивнул на портрет, - в Красной Папке.

– Этого не может быть! Такой фотографии нет вообще.

– Такая фотография, есть. В музее Лунинска.

– Да, но... этот портрет папы делал маститый художник с натуры!

– Насколько я знаю, маститый художник на Гонной Дороге не бывал... Разве что видел ее с высоты, пролетая в Индию...

Алина

озадаченно примолкла, но потом воскликнула:

– При чем здесь Гонная Дорога и что это вообще такое?!

– А вы и не знаете?
– съязвил Гей.

– Господи! Да я всю свою жизнь прожила за границей, училась, стажировалась, потом вышла за иностранца, за другого, за третьего...
– Она усмехнулась, как бы выражая этой своей усмешкой печаль, а может, и сожаление о прожитой жизни, которую, как и всякой женщине, теперь ей хотелось бы прожить совсем иначе, такие дела.
– И нигде, ни в одной стране, - сказала она твердо, - не встречалось мне такое странное название местности, или же что это такое, что за понятие?

Гей подавленно молчал.

Алина сказала, пожав плечами:

– Мне казалось, что этот портрет был написан в Старом Смоковце. И отец показывает на вершину Рысы.

– Но Бээн в Татрах не был!
– загорячился Гей.
– Он сам говорил мне! И просил побывать на Рысы, а потом рассказать ему, как и что. Об этом и по телефону мы говорили, несколько дней назад, перед отъездом сюда, я позвонил Борису Николаевичу...

– Бенедикту Никандровичу, - поправила его Алина.
– Хотя все привыкли называть его Бээном. Такая вроде как ласковая аббревиатура... Вы где с ним познакомились-то?
– спросила она участливо, уже и непонятно, какого Бээна в виду имея.

– Да в Лунинске, где же еще...
– упавшим голосом произнес Гей.

– Мой отец, насколько я знаю, никогда не бывал в Лунинске.

И ей уже скучен стал этот разговор, она отошла к стене, на которой было нечто вроде миниатюрного пульта управления, разного цвета кнопки и клавиши, как раз напротив того простенка, где висел портрет Бээна.

– У меня однажды были в гостях земляки, - сказала она, - инженеры с Комбината, которым руководил отец. И они подарили мне эту систему...

Алина, глядя на портрет, вслепую нажала одну из кнопок на пульте. Вспыхнул яркий пучок света, направленный в верхнюю часть портрета. Алина прищурилась, напряженно откинув голову. И усмехнулась.

– Не то!
– жестко сказала она и нажала сразу две клавиши, теперь возникла боковая подсветка, Алина снова прищурилась.
– Ага, уже лучше...
– Она утопила еще одну кнопку.
– Вот! Можете полюбоваться...

Она глубоко вздохнула и, опустив руки, смотрела на портрет с таким выражением, как если бы перед нею не было вовсе никакого портрета, а был, например, прелестный вид на Фиалковую долину, за которой серебристо поблескивал Дунай, омывавший

с другой стороны берег Австрии.

Увы, сам Гей видел все то же - изображение Бээна в рост на фоне пригорода Лунинска.

И Алина сказала ему:

– А теперь встаньте сюда, на мое место, и посмотрите...

Портрета не было. То есть багет, холст и масло - все это было, так и сверкало в световых потоках, а вот изображения Бээна словно никогда и не было.

– Не понимаю...
– тихо сказал Гей.

– А вы смотрите! Смотрите!.. Освободитесь от всего, что делает вашу жизнь невыносимой...

– Чтобы вызвать воображение, что ли?

– Да нет, просто освобождайтесь.

– Мистика мне чужда, - твердо сказал Гей, между тем не отрывая взгляда от искрящегося под светом холста.

– Освобождайся молча, - заладила Алина одно и то же.

Господи, ну и влип я!
– подумал Гей.

И при этом, наверно, скорбно склонил голову набок. Самую малость. Но этого было достаточно, чтобы возникла картина.

Мальчик и девочка лет шести играли с бабочкой на газоне.

Но куда же девался Бээн?

Солнце. Нежная зелень травы. Маргаритки, которые были похожи на белый цвет земляники...

– Я бы хотел позвонить...

– Георгию?

– Да... Я хотел бы знать, что теперь с Бээном.

Она усмехнулась. Она вполне понимала его состояние.

– Потерпи, - сказала она ему.
– Скоро Георгий и сам придет сюда.

– То есть как...

– Я устраиваю небольшой прием. В твою честь.

Она вдруг перешла на "ты".

Словно портрет Бээна, точнее, то, что осталось на холсте вместо портрета с его фоном, способствовало их сближению.

– Да, но... Ты ведь не знаешь Георгия!
– сказал он ей.

– Знаю. Он частенько бывает в Словакии. Впрочем, как и в других странах. В отличие от тебя.

– Да, но...

И тут Гей услышал мужской голос в холле.

Как ни странно, это был голос Георгия.

– Однако...
– смешался Гей.
– Как ты это устроила?!

– Не забывай, что я дочь Бээна!
– засмеялась она.

Это правда. Куда бы ни приехал Бээн, в холодильнике всегда оказывался квас, коллекционный. Новый Свет, как там, в Смородинке, на птицефабрике. Гей тому свидетель. Аллергия у него на квас, вот ведь какие дола.

Гей в волнении подошел к окну.

Прелестный, скажем так, был вид на Фиалковую долину, за которой серебристо поблескивал Дунай, омывавший с другой стороны берег Австрии.

Алина в холле ворковала с Георгием.

Гей украдкой посмотрел на портрет.

И увидел только багет и холст.

Он понял, что реакция воссоздания из атомов и молекул того, что связано было с Бээном, уже не возобновится. Разве что в другом режиме. Новая технология, ну и так далее. Век НТР, чему тут удивляться.