Самосожжение
Шрифт:
– Господи!
– вздохнула она с облегчением и улыбнулась, расслабилась, тут же подхватила - слегка, мягко, естественно, как и предполагалось, - его под левую руку, которую он, конечно, еще не успел полусогнуть в локте.
Более того. Гей не успел переложить Красную Папку под правую руку!
И Красная Папка оказалась между ними.
Словно гарант их вечного союза.
Такая симпатичная пара, давно притершаяся, муж и жена, разумеется, отнюдь не любовники, разве же любовник станет угощать
Впрочем, именно эта нелепая папка говорила о том, что он и она притерлись уже до того состояния, когда притереться ближе никак невозможно, абсолютное слияние, пока еще не давшее коррозию на стыке двух инородных тел, каковыми являются природные, то есть сугубо материальные, тела детей природы, Адама и Евы.
Вот что можно было бы сказать сейчас о них, об Алине и Гее, выходящих из ресторана чин чинарем в счастливую ночь в уютном номере "Гранд-отеля".
– Господи!
– повторила Алина, приостанавливаясь, когда они скрылись за дверью.
– Я так напугалась!..
– Чего?
– Гей делал вид, что не понимает ее испуга.
– Да когда вы сказали мне про руку...
– Но ведь я же не собирался цапать вас за локоток...
– начал было Гей, но Алина перебила его:
– ...как женщину, отбившуюся на время от рук...
– ...как любовницу...
– добавил он улыбаясь.
– ...как наложницу свою...
– ...как рабыню...
– Господи! Как же я напугалась!..
– Ну полно вам, - хмуро сказал Гей.
– Все уже позади. Что толку травить себе душу?
– Я вам позже все расскажу... ну, что с этим жестом было связано.
– А надо ли?
– вроде как усомнился Гей.
– Так ведь с этого жеста, как ни странно, у меня все и началось, печально сказала Алина.
– Этим жестом, похоже, у вас все и заканчивается, как видите.
Гей сказал это снисходительно, потому что на печаль в голосе по такому поводу он сейчас не имел ни малейшего права, его печаль была связана теперь с чем-то другим, куда более важным, например с актом самосожжения Гея и воссозданием его из атомов и молекул.
Портье и швейцар как бы вполглаза смотрели на экран телевизора.
Изумленный вид портье!..
Несколько минут назад, когда Гей спускался в ресторан, портье не обратил на него, казалось, никакого внимания.
А сейчас он во все глаза уставился на Гея, словно с ним, Геем, было связано что-то из ряда вон выходящее...
Может быть, портье тоже смотрел сцену самосожжения Гея и теперь, увидев живого двойника, не смог скрыть своего изумления?
Гей отвернулся было, но портье вежливо осведомился:
– Пан больше не желает позвонить в Братиславу?
– Как?..
– Гей смешался, не зная,
– Прямо сейчас?!
Алина не могла не заметить его растерянности.
– Да, если пан желает, - и портье сделал учтивое движение в сторону телефона.
– Нет!
– поспешно сказал Гей.
– Я уже передумал звонить. Благодарю вас...
– И так как портье продолжал неотрывно смотреть на Гея, даже не кивнув в знак принятия благодарности, он добавил: - Я уже владею информацией...
Гей при этих своих словах досадливо поморщился.
Стереотипное выражение!
Ученый сухарь.
Швейцар нажал на кнопку лифта, продолжая вполглаза смотреть на экран.
Алина тоже как бы вполглаза смотрела на экран телевизора.
– Значит, вот как все начинается...
– сказала она.
– Увы!
– сказал в это время социолог Адам.
– Начинается не с этого. Этим уже заканчивается...
Как он ответил портье?
Я УЖЕ ВЛАДЕЮ ИНФОРМАЦИЕЙ.
Именно так это называется.
Да, он теперь представлял себе, что делает сейчас Алина там, в "Девине".
Алина села к столу, по-прежнему не видя телевизора.
Она зажала руки между коленей.
Но не ссутулилась, хотя бы чуть-чуть, как мог предположить Гей.
Она сидела почти прямая.
Лицом к окну.
Хотя и не слышала, казалось, даже рева автобусов, которые время от времени проносились по улице вдоль Дуная, прямо под окнами "Девина".
Вероятно, она не слышала и звук телевизора.
Впрочем, звук телевизора она все же слышала.
Может, потому, что с телевизором было связано ее недавнее потрясение, и она машинально улавливала именно звук телевизора - не столько даже музыку, сколько голос человека.
Однако это был не тот страшный голос мужчины, который рассказывал о самосожжении Гея.
Это был голос женщины.
Такой голос... такой голос, какой бывает у иных женщин во время любви.
Кстати заметить, Алина сидела не точно лицом к окну.
Только правой стороной.
А левой, стало быть, к телевизору.
Но левой стороной больше к телевизору, чем правой - к окну.
Потому что именно так стояло кресло.
Значит, если бы она захотела, она бы могла без всякого усилия, не поворачивая головы, глянуть на экран телевизора.
Где возникал этот особый женский голос...
Как бы невольно прислушиваясь к звуку телевизора, Алина ощущала правой стороной, что за окном был чужой город.
Чужой.
Хотя и братской страны.
И чужая река.