Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)
Шрифт:
В XVIII в. самоутопления продолжились. Так, в 1752 г. жена обратившегося из «раскола» в православие крестьянина Степана Кудрявцева, напуганная местными церковниками, которые утверждали, что ее «за раскол заберут в острог», «нарочно выдолбила на озере большую прорубь и спустилась под лед с детьми в числе 7 человек» [386] . В середине XVIII в. близ Барнаула каким-то способом удалось предотвратить самосожжение пятидесяти старообрядцев, собравшихся в деревне Шипициной. Однако две наиболее фанатичные сторонницы «древлего благочестия» утопились в близлежащей реке Чумыше [387] . В конце XVIII в., когда самосожжения почти полностью прекратились, самоутопления, которые значительно проще организовать, начали выходить на первый план. Так, судя по указу Ялуторовской канцелярии, в 1782 г. десять крестьян, «по прельщению лжеучителя», утопились в озере Сазыкуле [388] . Последний случай самоутопления зафиксирован в 1939 г. В Республике Коми на р. Унья власти обнаружили двух староверок-скрытниц. Они, «не желая выходить в мир», бросились в воду и утопились [389] .
386
Сырцов И. Самосожигательство сибирских старообрядцев в XVII и XVIII столетии // ТЕВ. 1887. № 19–20. С. 361.
387
Беликов Д.Н. Старинный раскол в пределах Томского края. С. 36.
388
Павлов А.А. Самосожигатели и самоутопленники в Сибири. 1782–1783 гг. С. 338.
389
Власова В.В. Старообрядческие
Случаи самозаклания, к которым старообрядцы прибегали при сходных с самоутоплением обстоятельствах, также описываются в источниках. Причины выбора этого способа смерти очевидны: самозаклание использовалось как «суррогат» самосожжения. Так, во время Тарского бунта 1722 г. один из старообрядцев, Федор Кротов, спасаясь от погони, в последний момент, «уже ят быти мняшеся, ножем гортань себе пререза, на землю паде, и тако нощеденство (сутки. – М.П.) от раны пострадав, умре». До смерти он оставался верен старообрядческому вероучению: «до последнего издыхания знаменовав себе двема персты, исповедания древлецерковное благочестие истинно быти» [390] . В Черевковской волости Устюжского уезда, как видно из опубликованных Д.И. Сапожниковым архивных документов, во время самосожжения удалось схватить одного из участников «гари». Но он вскоре «сам себя заколол и от той раны жив был 4 часа и непрестанно на себе двоеперстный крест изображал». В ответ на вопросы о причинах самоубийства старообрядец «отвечал, что он то учинил якобы за Христа и старую веру». Перед гибелью он «радовался тому, что так над собою учинить ему удалось смертельную язву» [391] .
390
Мальцев А.И. Неизвестное сочинение С. Денисова о Тарском «бунте» 1722 г. С. 233.
391
Цит. по: Сапожников Д.И. Самосожжение в русском расколе. С. 91.
Во второй половине XVIII в. самозаклания продолжились. В 1759 г., после самосожжения в деревне Шипициной (близ Барнаула) один из старообрядцев, преследуемый властями, собрал жену и малолетних детей в амбар, «заперся там и всю семью перерезал». Когда дверь в амбар выломали, он выбежал с ножом в руках и бросился в реку. Из воды его вынули, но лишь после того, как он успел порезать себе бок. Несколько дней спустя он умер [392] . Сформировавшуюся таким образом традицию «семейных» самозакланий продолжил в 1781 г. один из крестьян слободы Злынки Киевской губ. Он перекрестил по старообрядческим правилам свою беременную жену и троих детей, которых «всех в ту же ночь сонных убил, для того, чтобы новокрещенных мучеников удобнее отправить в рай». Затем он отправился в «тамошнее правление» (один из органов власти) надеясь пострадать за веру и получить щедрое потустороннее воздаяние за свой «подвиг». Зайдя в правление, он заявил: «Я мучитель был своим, а вы будете мне <…> и будем все за старую веру в царстве небесном мученики» [393] . В XVIII в. среди противников старообрядчества бытовало убеждение в том, что многие филипповцы постоянно носят при себе нож в голенищах». Они надеются в последний момент перед арестом не только избавиться от преследователей, но и стать новыми мучениками за веру: «чтоб в случае объезда командующих, не давшись живые в руки, по горлу себе хватить, и тем приобресть часть со страдальцами» [394] .
392
Беликов Д.Н. Старинный раскол в пределах Томского края. С. 37.
393
Иоаннов А. Полное историческое известие о старообрядцах, их учении, делах и разногласиях. С. 101.
394
Там же. С. 100.
В середине XIX в. обнаружился рецидив самозакланий. В данном случае, однако, принадлежность погибших к старообрядчеству остается весьма сомнительной. В 1847 г. в Пермской губернии крестьянин Петр Холкин, «начитавшись разных книг, стал проповедовать среди крестьян, что настали последние времена». Следовательно, «для спасения души надлежит удалиться в леса и там умереть». С обычной крестьянской жизнью надлежало расстаться прежде всего. Ведь весь мир «подпал власти антихриста». Устроив шатер в лесу, «все начали готовиться к смерти, молиться, шить белые рубашки и резать деревянные крестики». Начать решили с длительной голодовки, «запощивания». Не выдержавшая мучений первая группа страдальцев была убита ножом. Далее Холкин объявил остальным беглецам, что и они «должны пролить свою кровь за Христа». Беглецы «беспрекословно подчинились и были обезглавлены» [395] . Примерно в это же время в Костромской губернии нежная любящая мать зарезала двоих своих малолетних детей. «На следственном допросе мотивом своего преступления выставила она веру в то, что убитые ее малютки должны вечно блаженствовать в лоне Божием, тогда как, пребывая в этом греховном мире, они, быть может, лишись бы пути к вечному спасению» [396] .
395
Левенстим А.А. Фанатизм и преступление. СПб., 1898. С. 39–40.
396
Загоскин Н. Самосожигатели. Очерк из истории русского раскола. С. 170.
И все же список примеров гибели от ножа или голода крайне невелик. В отличие от самоутопления или запощивания, смерть в огне – не исключение. Напротив, «гари» приобрели массовый характер. По утверждению авторитетного исследователя идеологии старообрядчества П.С. Смирнова, «жертвы самосожжения исчислялись тысячами, к самозакланию, наоборот, прибегали единицы» [397] . Способ смерти, избираемый старообрядцами, вполне закономерен: он обусловливался древними языческими представлениями об очищающей силе огня, но в первую очередь – примером христианских мучеников, казненных в огне за приверженность учению Христа. Выбор времени для «огненной смерти» также вполне поддается логическому объяснению. Первоочередную роль здесь играл успех в сборе сторонников, своевременное завершение длительных предсмертных обрядов и подготовка достаточного количества необходимых для «сгорения» легковоспламеняющихся материалов (бересты, пороха, соломы). Но не менее важны и религиозные мотивации. Отдельные данные позволяют утверждать, что самосожжения происходили в канун церковных праздников (например, Пасхи). В Палеостровском монастыре самосожжение произошло «святого и великого поста четвертыя недели, крестопоклонной, в пятку в ночь» [398] , на р. Пижме в 1744 г. – в канун Николина дня. Известно, что именно этот святой считается покровителем всей Печоры и Пижмы, и сгоревшая в пламени самосожжения часовня Великопоженского скита носила его имя [399] . Список подобного рода свидетельств о выборе времени для ритуального суицида можно продолжить [400] . Вполне логично поэтому будет предположить, что все обряды, предшествующие гибели в огне, рассчитывались, исходя из того, чтобы самосожжение пришлось на праздничные дни. С точки зрения религиозного человека, это вполне понятно. Во-первых, праздник в народном сознании связывался с переходом в новое качество, реинкарнацией [401] . Смерть в такие дни считается среди верующих почетной. Например, усть-цилемские старообрядцы считали счастьем умереть в день Святой Пасхи, «поскольку в этот день Господь призывает к себе только самых преданных вере» [402] . Таким образом, выбор времени для самосожжения вполне соответствовал традиционным представлениям о рождении, крещении, смерти и воскресении божества (Бога) как проявлениях всеобновляющего круговорота в природе и человеческой жизни.
397
Смирнов П.С. Внутренние вопросы в расколе в XVII в. С. 54.
398
Исповедание Игнатия Соловецкого. С. 125–126.
399
Малышев В.И. Усть-Цилемские рукописные сборники XVI–XIX в. С. 181.
400
См. например: Арсеньев А.В. Поморские совратители-беспоповцы. С. 69.
401
Подробнее см. об этом: Фаменицын А.С. Божества древних славян. СПб., 1884. Вып. 1. С. 210, 252; Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 401.
402
Дронова Т.И. Русские староверы-беспоповцы Усть-Цильмы. Конфессиональные традиции в обрядах жизненного цикла (конец XIX–XX в.). С. 120.
Во-вторых,
403
Сикорский И.А. Эпидемическия вольныя смерти и смертоубийства. Психологическое наследование. С. 96.
404
Пругавин А. Самоистребление. Проявления аскетизма и фанатизма в расколе. С. 96–97.
Источники позволяют рассмотреть вопрос о том, какими принципами руководствовались старообрядческие наставники, выбирая место для «гари». На самом деле это вовсе не было простой задачей. С одной стороны, изучение документальных материалов показывает, что местом самосожжения чаще всего избирались глухие, удаленные от поселений места, где возводились специальные постройки, названные в документах «згорелыми домами». Известно, что «важным фактором суицидов является географическая, социальная или эмоциональная изоляция» [405] . Так, перед известным, одним из крупнейших в истории старообрядчества самосожжений близ дер. Мальцевой в 1756 г., «старцы», специально приглашенные для организации «гари», «указали место горения». Они предусмотрительно «благословили его в лесу среди топей и болот». Здесь, под их руководством, старообрядцы возвели девять изб, «из которых две, поставленные тесно одна к другой без внутренней между ними перегородки, представляли что-то вроде моленной. Под избами, в подвальных помещениях, были сложены смолье и солома» [406] . С другой стороны, иногда в качестве места массового самоубийства избирались монастыри, связанные с внешним миром коммуникациями – водными или сухопутными. Наконец, единичные свидетельства показывают, что самосожжения могли происходить в памятных для старообрядцев местах. Так, по утверждению С. Зеньковского, Палеостровский Рождественский монастырь «привлекал этих ужасных и иступленных водителей на гари» потому, что «по старообрядческому преданию именно здесь, по приказанию Никона, был убит или сожжен первый мученик за старую веру, епископ Павел Коломенский» [407] . Другим примером служит самосожжение, произошедшее в середине XVIII в. в Зеленецком монастыре Новгородской епархии.
405
Гроллман Э. Суицид: превенция, интервенция, поственция // Суицидология: прошлое и настоящее: проблема самоубийства в трудах философов, социологов, психотерапевтов и в художественных текстах. С. 291.
406
Беликов Д.Н. Старинный раскол в пределах Томского края. С. 38.
407
Зеньковский С.А. Русское старообрядчество. С. 445; Сказание о Павле, епископе Коломенском // Чтения в Обществе истории и древностей российских. М., 1905. Кн. 2. Отд. 4. С. 31–52.
В редких случаях самосожжение происходило непосредственно в населенном пункте, в деревне, на глазах у множества изумленных зрителей. Заметим, что самосожжения в городах никогда не совершались. На это прямо и вполне обоснованно указывали в конце XVII в. авторы «Жалобницы»: «Градския же житилие отнюд сего не творят», не только не сжигаются сами, но и «сердечно воздыхают и непрестанно Бога молят, чтобы утолил Господь самосожжения мятеж и у целомудрия бы разсуждением еу ангел ския правды» [408] . Исследование документов XVIII в. показывает, что эта закономерность сохранялась и в дальнейшем. В действительности такое поведение горожан объясняется, с одной стороны, большим рационализмом городской жизни, а с другой – большими возможностями контроля власти над жизнью отдельного индивида в городской среде. Заметим, что такое поведение старообрядцев резко контрастирует с присущими суициду закономерностями, согласно которым «условия городской жизни в высшей степени содействуют повышению цифры самоубийств сравнительно перед сельским населением» [409] .
408
Демкова Н.С. Из истории ранней старообрядческой литературы. «Жалобница» поморских старцев против самосожжений (1691). С. 59.
409
Коровин А.М. Самоубийства и потребление водки в Европейской России с 1903-го по 1912 год. М., 1916. С. 6.
В то же время довольно часто местом самосожжения становились старообрядческие поселения. Некоторые из них по этой причине существовали весьма недолго. Можно утверждать, что призрак огненной смерти постоянно витал над старообрядческими сообществами. В литературе можно найти противоположную точку зрения, связанную со старообрядческим поселением, основанным в конце XVII в. в Каргополье: «Трудно поверить, что люди, готовящиеся к самосожжению, стали осваивать новые земли» [410] . Это суждение легко опровергнуть. Во-первых, подготовка к самосожжению всегда занимала длительное время, хладнокровно осуществлялась лидерами старообрядческих сообществ, которые могли не посвящать в свои планы всех приходящих к ним сторонников «древлего благочестия». Во-вторых, наличие пашни являлось несомненной маскировкой намерений. Ведь тех, кто сеет хлеб, трудно заподозрить в желании завершить земное существование. В-третьих, среди старообрядцев могли находиться как сторонники гарей, так и те, кто намеревался сохранить свою жизнь. Последние усердно занимались хлебопашеством, возможно, даже не подозревая о своей ближайшей трагической участи.
410
Юхименко Е.М. Каргопольские «гари» 1683–1684 гг. С. 76.
В любом случае появление серьезной опасности неизбежно приводило к дискуссии о том, не наступил ли момент, когда, «яко в некую прохладу», пора войти в огонь. Как полагает П.С. Смирнов, выговцы готовились гореть по случаю ареста одного из основоположников старообрядческого сообщества Даниила Викулова в 1718 году [411] . Современник событий писал, что «тогда в часовнях устроиша щиты из бревен, в двери и окна, уготовивше же внутрь смолья, соломы, серы, пороху: и тако, аще наезд будет, запалитися от того вскоре, совсем сгорети» [412] . Новая угроза возродила идею о самосожжении. При приближении комиссии О.Т. Квашнина-Самарина (в 1731 г.) «лучшие люди во общежительстве (Выговском. – М.П.) начаша думали, что сотворили». Некоторые из непосредственных участников событий «ко страданию глаголаше готовитися, яко и отцы прежние в Палеостровском монастыре огнем сожглися». Не желающие «страдали» разбежались, чтобы не попасть в руки гонителей. «Лутчие люди» (выговские старообрядческие наставники) отговаривали остальных: «о сем начаша от Писания рассуждали и препятствовати, что страдали де не за что» [413] . Тревожные настроения, провоцирующие самосожжения, быстро распространились в прилегающих к Выговскому общежительству поселениях: «<…> и донесоша Самарину сие, что згорели несколько человек». Склонность к самосожжению проявилась и в отдельной, женской части Выговского общежительства: «Из Лексы пришла в монастырь весть, что хотят горети вен», – сообщает об этом трагическом периоде жизни старообрядческой пустыни выговский историк Иван Филиппов [414] .
411
Смирнов П.С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII века. С. 355.
412
Яковлев Г. Извещение праведное о расколе беспоповщины. С. 355.
413
История Выговской старообрядческой пустыни. Издана по рукописи Ивана Филиппова. С. 383.
414
Там же. С. 399.