Самостоятельные люди. Исландский колокол
Шрифт:
— Я очень хочу увидеть Дреккингархуль — омут, где топят женщин, — сказала девушка, когда они с отцом вышли на волю и направились к дому ландфугта. Судья считал излишним делать крюк, но она стояла на своем, а на его вопросы отвечала, что давно мечтала увидеть то место, где топят преступных женщин. Наконец она добилась своего. Откуда-то из ущелья доносился стук, которому скалы отвечали глухим эхом. Когда они подошли к омуту, девушка сказала:
— Посмотри, на дне омута золото. Видишь, как оно сверкает.
— Это луна, — возразил отец.
— А если бы я была преступной женщиной, меня бы тоже
— Не шути с правосудием, дитя.
— Разве бог не милосерден?
— Конечно, дитя мое, он милосерден, как луна, отражающаяся в Дреккингархуле, — ответил судья. — Пойдем отсюда.
— Покажи мне виселицы, отец.
— Это зрелище не для юных девушек. И мне нельзя надолго оставлять моих гостей.
— О дорогой отец, — жалобно сказала она и, схватив его за руку, прижалась к нему. — Мне так хочется посмотреть на казнь.
— Ах, бедное дитя, ты не сделала никаких успехов в Скаульхольте, — сказал он.
— О, неужели ты не хочешь показать мне, как казнят людей, отец? — молила девушка. — Неужели ты меня совсем, совсем не любишь?
Он согласился показать ей виселицы при условии, что потом она пойдет и ляжет спать. В ночной тишине они миновали Альманнагья — Скалу Закона, и вышли на поляну, покрытую сочной зеленой травой и окруженную как стенами крутыми скалами. Через расселину была перекинута балка, под ней стояла лестница. Две петли из новых веревок были привязаны к балке.
— Нет, какие чудесные веревки, — воскликнула девушка. — А часто говорят, что в Исландии не хватает рыболовных снастей. Кого будут вешать?
— Двух бродяг, — сказал судья.
— Это ты их осудил?
— Их осудил окружной суд. Альтинг подтвердил приговор.
— А что за колода там на холме?
— Колода? Это не колода. Это плаха, дитя мое.
— Кого собираются обезглавить?
— Одного разбойника из Скаги.
— Наверно, того, который убил палача. Мне эта история всегда казалась очень смешной.
— Чему ты научилась в Скаульхольте за эту зиму, дитя мое? — спросил судья.
— Amo, amas, amat [77] , — ответила она. — Но что это за ровные, частые удары, которые отдаются таким странным эхом в тишине?
— Неужели ты не можешь сосредоточиться на чем-нибудь другом? Хорошо воспитанные женщины, как и ученые люди, всегда ведут степенные разговоры. Это рубят дрова.
— О чем мы говорили? Разве не об убийстве?
— Что за чепуха! Мы говорили о том, чему ты научилась в Скаульхольте.
77
Люблю, любишь, любит (лат.).
— Отец, ты приказал бы отрубить мне голову, если бы я убила палача?
— Дочь судьи не может стать убийцей.
— Нет, но она может стать блудницей.
Судья резко остановился и посмотрел на дочь. В присутствии этого загадочного юного создания хмель сошел с него, — вот она стоит перед ним, тоненькая, с глазами семилетнего ребенка, с сияющими золотом волосами. Он хотел что-то сказать, но промолчал.
— Почему ты не отвечаешь? — спросила она.
— Есть такие девушки, которые
— Это потому, отец, что в них горит огонь, — сразу же ответила она. — Только поэтому.
— Замолчи, — сказал отец. — Не говори ерунды!
— Не замолчу, пока ты не ответишь мне, отец.
Они молча сделали несколько шагов, он откашлялся.
— Сам по себе блуд, дорогое дитя, — сказал он спокойным тоном чиновника, — сам по себе блуд — дело совести каждого человека, но часто он является началом и причиной других преступлений. Впрочем, дочери судьи не совершают преступлений.
— Их отцы, судьи, поторопились бы скрыть это.
— Правосудие ничего не скрывает.
— И ты бы не скрыл моего преступления, отец?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, дитя мое. Никто не может скрыться от правосудия.
— Неужели ты потребуешь от меня, чтобы я принесла ложную клятву, как этого потребовал епископ Брюньольв [78] от своей дочери?
— Ошибка епископа Брюньольва заключалась в том, что он ставил свою дочь вровень с, девушкой из народа. В нашем сословии этого не случается…
78
Епископ Брюньольв Свейнссон (1605–1675) — очень просвещенный для своего времени человек, интересовался древностью, собирал и изучал старинные рукописи. В 1643 г. нашел пергамент с текстом «Старшей Эдды». После его смерти большая часть его библиотеки попала к Ауртни Магнуссону. О дочери епископа Брюньольва, Рагнейдур, в летописи того времени говорится, что она на тинге принесла клятву, будто не состояла в преступной связи с одним человеком, однако через сорок недель Рагнейдур родила сына. (Прим. Л. Г.).
— …даже если случается, — прибавила девушка.
— Да, мое дитя. Даже если случается. Ты происходишь из знатнейшего рода Исландии. Ты и твоя сестра — единственные люди в стране, у кого родословное дерево благороднее моего.
— Значит, епископ Брюньольв неправильно понимал правосудие, — сказала девушка. — Он думал, что оно одинаково для всех.
— Остерегайся романтики, свойственной роду твоей матери, — сказал судья.
— Дорогой отец, — прошептала она. — Я устала, можно мне опереться на тебя?
Они направились к дому ландфугта: он — сильный, краснолицый, в широком плаще, из рукавов которого выглядывали маленькие, белые, холеные руки; она семенила рядом, опершись на его руку и подавшись вперед, тоненькая, в длинном платье для верховой езды, в высокой островерхой шапочке. Сбоку от них отвесной стеной поднималась гора.
— Лес, который ты видишь, называют Блоскуг, или вересковой пустошью. Гора по ту сторону леса — это Храфнабьорг, и, говорят, она отбрасывает красивую тень. Дальше идут другие горы, и смотри — вон там, вдали, вырисовывается плоский свод, словно далекая картина, это Скьяльдбрейдур, самая высокая из всех гор, гораздо выше самой Ботснулур, венчающей на западе горы Арманнсфьедль, и это нетрудно доказать…