Самоубийство по заказу
Шрифт:
– Ну, это хорошо, девочка, что ты сама понимаешь… А теперь садись, поешь, вы ж не успели? – Столешникова иронически усмехнулась. – А потом садись и все рассказанное мне подробно запиши, а то забудешь. Я сниму копию на ксероксе, после чего мы с тобой обдумаем одно мое предложение. Я ведь тоже все утро размышляла над твоим вопросом. Есть кое-какие наметки… А вечерком сходишь на вокзал, там есть авиационная касса. Но если у тебя имеется возможность еще немного побыть в Москве, считай, что я тебе уже предложила остановиться у меня. И в дальнейшем, очень тебя прошу, не стесняйся. Приезжай, я буду всегда тебе рада. Я одна, мне подружка – тоже в радость!.. А
Глава восемнадцатая ХЛЕБОРОДОВ
Не справившись с Хлебородовым с помощью постоянного физического давления и оскорблений, вернувшийся обозленным в казарму после неудачи с телкой Сопли, командир отделения Дедов решил подключить теперь еще и моральное – но на всю катушку! Ведь если человек покорно, с утра до ночи, моет загаженный сортир, это совсем не значит, что гордость его сломлена окончательно. Все однажды кончается, в том числе, и мытье нужников. Но из глубокого и изощренного морального унижения человек, если и выходит, то с трудом. Чаще кончается трагически. Это хорошо знают в тюрьме. А тот, кто прошел эту «школу современной жизни», да еще и оказался способным учеником, усвоит полученные знания надолго. Или навсегда. Дедов полагал, что сам владеет этими навыками в совершенстве.
Чтобы не вызвать у возбужденного после свидания со своей девкой Сопли немедленно взрыва, который мог бы негативно отразиться на поведении остальных «первогодков», разными способами приучаемых к послушанию и покорности, Дедов посчитал нужным устроить разговор с Хлебородовым для начала наедине. Но не улице, без посторонних, а в казарме.
Получалось, что вроде бы и наедине, хотя сам же наблюдал неподалеку заинтересованные лица и Коротеева, и Затыкина, и других – своих. Но не только. Были и такие – из первогодков, – которые не были согласны с «дедовскими» методами воспитания и пытались сопротивляться. Среди них были во взводе и несколько крепких и непокорных парней с Северного Кавказа, которых «деды» сами побаивались задевать. Те стояли друг за друга. Ну, и некоторая молодежь, понятное дело, к ним тянулась. Поэтому очередной спектакль по воспитанию интересовал многих. Казарма оживленно ожидала реакцию Сопли на эти «переговоры».
Дедов строго приказал Хлебородову подойти поближе. Указал на табуретку, велел сесть, после чего сообщил, что есть серьезный базар. Так и сказал: «базар», чтоб все сразу определить и расставить по своим местам.
Но, забегая немного вперед, можно сделать вывод, что сержант Дедов, добившийся сержантских лычек неустанным и жестким трудом и особым послушанием, воспитанным в уголовной среде, знающий скверную человеческую природу и научившийся бесстрашно пользоваться этим своим знанием, в случае с рядовым Хлебородовым допустил серьезный психологический просчет. Он нарочито сунул свой грязный палец в самую заветную, болевую точку – причем, ткнул грубо и жестоко. И поплатился.
– Сиди, Сопля! – приказал он громко, чтоб все слышали. – Начнем подбивать «бабки». Вот твой счет. Долг, то есть, который набежал за две послед-ние недели. Оглашаю! Общая сумма на сегодняшний день составляет шестьсот рублей. И три наряда вне очереди. Вот так! Ну, наряды свои ты отработаешь, а вот что делать с денежным долгом? Как собираешься отдавать?
– Я отдам, – пробормотал Андрей, у которого были уже деньги, о которых «дед» не знал. Мама с Ланой прислала. Пятьсот, себе ничего не останется, но этот хоть перестанет бить, гадина проклятая…
– А
– Слушай, дед, мне твоя сопля уже надоела! – взорвался Андрей. – У меня фамилия имеется, а не кличка, как у тебя! И я – в армии, а не в твоей тюрьме. А деньги есть!
– А почему я не знаю? – удивился Дедов, не обращая внимания на вспышку. За это позже Сопля, естественно, еще заплатит. Ему будет указано, как надо обращаться к старшему по званию. Но не при всех, а наедине, где он снова может упасть на черенок лопаты.
– А почему ты должен знать, что у меня в кармане? Это мои карманы, а не твои. И вообще…
Приезд Ланы не то, чтобы как-то воодушевил Андрея или заставил его пересмотреть свое отношение к тому, что с ним происходит каждый день. До этого еще не дошло, на словно какую-то моральную поддержку он все-таки почувствовал. Такую, которой не получал ни от кого.
И вдруг он понял, что сам себя загнал в такое подчиненное состояние… Есть же в казарме ребята, которых «деды» не трогают. Значит, можно возражать! Даже надо… наверное…
И сейчас, особенно, после того, как утром Лана смело послала этого козла, а он так ничего и не возразил, убрался под смех дежурных, значит, испугался, хотя, видел Андрей, что его прямо скрутило от ярости, – Андрей как-то неосознанно понял, что, выходит, и его тоже можно послать!.. Только вот как это сделать?… Страшновато, когда этот гад психует, говорят, даже порезать запросто может, и ничего ему за это не будет. Потому что он… ну, там и прапорщик, и ротный за него горой… И Копылов, наверное, потому что никогда не вмешивается, хоть и командир взвода. Это ж наверняка не просто…
– Не, вы слышали? – Дедов с видимым удовольствием апеллировал к окружающим. – Слышали, чего Сопля излагает? Я так думаю, что за грубость при разговоре со старшим по званию, со своим командиром, он должен быть немедленно наказан. А наказание мы ему назначим такое… Сейчас подумаем и посоветуемся, да?
Дедов оглядел внимательно наблюдающие за ним лица, словно замершие в ожидании очередного веселого представления и радостно ухмыльнулся, явно предлагая зрителям совершенно новую игру.
Он повернулся к своей койке и достал из-под подушки пачку небрежно смятых конвертов и исписанных листов бумаги – определенно, писем.
И Хлебородов неожиданно почувствовал, что внутри у него что-то сильно вздрогнуло, на короткий миг застыло, а потом стало леденеть и медленно разрастаться. Это было очень страшно, как будто ледяные тиски начали неумолимо добираться до сердца, мешая тому биться. Перехватило дыхание, в глазах потемнело. Он почему-то сразу понял, что смятые листы, которые сжимал в кулаке Дедов, были письмами Ланы. Но как они могли у него оказаться?!
Он вскочил и кинулся через всю длинную казарму к своей койке. Упав на колени, засунул обе руки под матрас, но… ничего там не обнаружил. Сердце больно ухнуло о ребра…
Андрей встал и медленно пошел к Дедову. А тот, радостно щерясь, потрясал письмами над головой, не забывая при этом отдавать команды четким, командирским голосом:
– Рядовой Хлебородов! Почему без разрешения покинули место? Вернитесь и сядьте! За грубейшее нарушение приказа назначаю вам три наряда вне очереди! Но, учитывая, что у вас уже есть четыре, мы заменяем новое наказание на другое, более справедливое. Условия будут такие…
Андрей, почти не слыша, медленно шел к Дедову, ощущая, что каждый его шаг делается все тяжелее и тяжелее. А тот продолжал громко вещать.