Самозванцы. Дилогия

Шидловский Дмитрий

Молчание затягивалось, и Янек заговорил первым.

– И что теперь будем делать? – обвел он глазами присутствующих.

Мужчины переглянулись. В комнате повисла напряженная тишина.

– Ты задал самый сложный вопрос, – сказал наконец Крапивин.

– Почему? – искренне удивился Янек.

– Мы обсуждали его два дня до твоего прихода и так не пришли к общему мнению, – ответил Чигирев.

– В чем же проблема? – спросил Янек.

– А почему ты задал этот вопрос? – вступил в разговор Басов.

– Так, – передернул плечами Янек. – Такие возможности открываются.

– Чем больше возможности, тем выше плата за их реализацию, – усмехнулся Басов. – Да и возможности каждый из нас по-своему оценивает. Вот ты какие увидел?

– Можно походить по разным эпохам, посмотреть, как там люди жили, – растягивая

слова, проговорил Янек.

– Неплохое занятие на год-два, – одобрил Басов. – Пока не поймешь, что суть везде одинаковая, а меняется только форма. Дальше что?

– Может, и одна. – Янек с сомнением покачал головой. – Хотя, наверное, интересно посмотреть, как там в разные века жили.

– Хорошо, допустим, ты посмотрел, – настаивал Басов. – Все эпохи обошел. Как ты понимаешь, времени тебе на это хватит. Дальше что?

Янек ненадолго задумался а потом встрепенулся:

– Вы ведь говорили, что во всех мирах история развивается так же, как и в нашем мире?

– Насколько мы можем судить об этом, – заметил Чигирев.

– И насколько еще не вмешались в этот процесс, – добавил Басов.

– Вот и надо вмешаться, – решительно заявил Янек.

– И что бы ты хотел изменить? – с интересом спросил Крапивин.

– Все! – запальчиво заявил мальчик.

– А поконкретнее? – попросил Басов.

– Матерь Божья, да все! – взмахнул руками Янек. – Чтобы коммунизма этого проклятого не было. Чтобы Вторая мировая война не начиналась. Чтобы раздел Польши предотвратить…

– Подскажи еще, как это сделать, – прервал излияния юноши Басов. – Ведь это ты считаешь, что знаешь будущее. Для тех, с кем ты будешь говорить в других эпохах, это будет лишь одна из точек зрения. При том она будет очень раздражать их, если не совпадет с их собственными воззрениями.

– Так ведь не обязательно переубеждать, – предположил Янек. – Пристрелить того же Ленина в семнадцатом – и не будет никакого СССР.

– Это только кажется, что, если бы в сражении при Ватерлоо маршал Груши пошел по другой дороге, вся мировая история поменялась бы на двести лет вперед, – возразил Басов. – Глобальные изменения связаны с состоянием самого общества. Если какая-то страна оккупирована или распалась, значит, она прогнила. Если бы это был здоровый организм, то территория, потерянная дураком-генералом, была бы вскоре отвоевана. Если бы народ ценил свою дер-лову, он бы не дал продажным политикам разорвать ее на части. Мерами, о которых ты говоришь, можно изменить форму, но суть остается неизменной. Народ, который хочет завоевывать и покорять, всегда найдет способ развязать войну. А произойдет это под коммунистическими, имперскими или религиозными лозунгами – не суть важно.

– Так что же, ничего нельзя сделать? – упавшим голосом спросил Янек.

– Почему же, можно, – ответил Басов. – Только для кардинального изменения истории нужны глобальные преобразования, которые изменят менталитет народа. Чтобы предотвратить русскую смуту, менять надо как минимум политику Ивана Грозного еще до начала Ливонской войны. Ты хочешь не допустить раздела Польши? Но Россия, Пруссия и Австрия воспользовались тогда гражданской войной в Речи Посполитой. А чтобы предотвратить ее, еще в семнадцатом веке надо было строить централизованное государство и не допускать всевластия магнатов. Реформировать страну надо было как минимум при Яне Собесском. Вот так-то, малыш. Непростое это дело – менять историю. И неблагодарное. Поколение, совершившее великий перелом, никогда не видит подлинных результатов своего труда. Так уж повелось, что проявляются они только при жизни следующих поколений.

В комнате повисла гнетущая тишина. Бесшумно открылась дверь, и в столовую вошла горничная. Она поставила перед собравшимися тарелки с аккуратно разложенным на них бигусом,[28] забрала супницу и пустую посуду и так же тихо вышла.

– А знаешь, Игорь, я не соглашусь с тобой, – ска-зал Чигирев, когда дверь за горничной закрылась. – С одной стороны, ты, конечно, прав. Но с другой, говоря о том, как добиться заданного результата, мы опять придем к необходимости конкретных действий. Надо предотвратить убийство какого-то политика или способствовать свержению другого. Надо содействовать назначению одного генерала и отставке другого. Ведь не только сознание нации влияет на события, но и происходящие с народом коллизии влияют на его менталитет. И

что греха таить, все мы дети своего времени. Мы живем представлениями и надеждами, бытовавшими в ту эпоху, которую мы считаем своей. На самом деле нас не очень волнует, как жили наши предки, нас волнует, как живем мы в своем времени. Обрати внимание, как Ваня выбрал цепочку событий, которые предложил изменить. Ведь он себя вполне ощущает поляком, живущим в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Больше всего ему не нравится в Польше социализм, Ему претят власть коммунистов и экономические неурядицы. Вот он и предложил предотвратить появление коммунизма. Полякам коммунизм был принесен извне, в ходе Второй мировой войны. Он предложил предотвратить и ее. И наконец, Ваня прекрасно знает, что слабость Польши перед началом Второй мировой во многом связана с тем, что это было очень молодое государство. До восемнадцатого года оно было разделено между тремя великими державами, «Вот если бы не было раздела Польши в конце восемнадцатого века, может быть, она и в тысяча девятьсот тридцать девятом отстояла бы свою независимость», – думает он. И предлагает предотвратить раздел. Правильно я говорю, Ваня?

Янек мрачно кивнул и, помолчав, добавил:

– Если можно, называйте меня Янеком, пожалуйста.

– Хорошо, Сергей, и что ты всем этим хочешь сказать? – спросил Крапивин.

– Только то, что, выбирая точку для изменения истории, мы с вами прежде всего исходим из интересов жителей России начала двадцать первого века, – ответил Чигирев. – Сознательно или нет, но мы хотим обеспечить наилучшие условия тем, кто родится в открытых нами мирах в конце двадцатого века в России. Самим себе то есть. Когда мы попали в семнадцатый век, у нас не было выбора. Но сейчас перед нами девять миров. Как мы можем повлиять на условия восьмидесятых и девяностых годов двадцатого века? Действовать из тысяча девятьсот восемьдесят второго поздно. Для Советского Союза ситуация патовая: или отринуть идеологические догмы и начать демократизацию и рыночные реформы, или идти прямым ходом к фатальному кризису. Собственно, первый вариант и опробует Горбачев всего через три года. Но это уже не спасет. Поздно. Реформировать надо было как минимум с шестидесятых годов. Ты сам об этом только что сказал, Игорь. А тогда советское руководство испугали чешские события. Потом поднялись мировые цены на нефть, и СССР смог решить проблемы неэффективной экономики благодаря притоку нефтедолларов. Все как специально сложилось, чтобы начался застой.

– А что, кризис этот не Горбачев со своей перестройкой породил? – недовольно проворчал Крапивин.

– Нехорошо перебивать лектора, Вадим, – усмехнулся Басов. – Ты что, не видишь, человек на любимого конька сел. А насчет кризиса ты не прав. Еще в начале восьмидесятых толковые экономисты знали, чем все это закончится. Занимался у меня тогда карате один парень из НИИ при Минфине СССР. Он мне много чего рассказывал. Да и идеологически уже народ готовили. Помнишь, сколько тогда разговоров было, что экономические проблемы СССР связаны с последствиями Великой Отечественной? Будто ФРГ, Австрия и Япония во Второй мировой меньше пострадали. Грамотные люди вовремя просчитали, что будет с экономикой через несколько лет, и начали готовить идеологическое обоснование. Да и Горбачев, пожалуй, перестройку неспроста затеял. Кто абсолютную власть по доброй воле отдает, если она сама из рук не вырывается?

– Не скажи, Игорь, – возразил Чигирев. – Многие реформаторы…

– Конечно, ты демократ, – перебил его Басов, – Но вот станешь абсолютным диктатором России, что делать будешь? Продуманные тобой реформы железной рукой проводить или с оппозиционной Думой их обсуждать?

Чигирев заметно смутился.

– То-то, – усмехнулся Басов. – Продолжайте, профессор. Не смею больше вас прерывать.

– Я быстро. – Чигирев заметно сник. – В общем, через канал, ведущий в восемьдесят второй год, мы вряд ли сильно сможем повлиять. То же самое с тридцать пятым годом. Режим Сталина крепок там как никогда. Внутренняя оппозиция разгромлена. Сталинизм может привести только к тому, к чему он привел в нашем мире. Единственной внешней силой, способной свергнуть диктатора, является гитлеровская Германия. Но помогать нацистам – это уже ни в какие ворота не лезет и в любом случае не на пользу России. А вот тысяча девятьсот двенадцатый год – самое то. Хотелось бы начать чуть пораньше, но и это время вполне устроит.