Самозванцы. Дилогия

Шидловский Дмитрий

– Нету в нем беса. И не было. Чист он. Хоть и в язычестве пребывал, но чище многих, кто кажное воскресенье в церкви поклоны бьет. Но человек сей не от мира сего.

– Что же значит сие, батюшка? – тихо спросила госпожа Пистолькорс.

– Выйдите все, – резко потребовал Распутин. – Меня с Сергеем оставьте.

Не проронив ни слова, женщины покинули комнату, прикрыв за собой дверь. Распутин медленно подошел к столу, взял стоявшую там бутылку и разлил из нее красное вино

в два хрустальных бокала.

– Пей, – указал он Чигиреву на один из бокалов. – Мадера.

Историк подошел к столу, взял бокал и сделал несколько глотков. Вино показалось ему слишком сладким.

– Не видел я еще такого. – Распутин одним глотком осушил свой бокал. – Откуда ты?

– Издалека.

– Так и знал, что не скажешь, – проворчал Распутин после непродолжительной паузы. – Зачем пришел? На погибель или на спасение?

– На спасение, Григорий Ефимович.

– Говори, – потребовал Распутин.

– До революции осталось четыре года, – заплетающимся языком произнес Чигирев. – Погибнет вся императорская семья. Страна будет разрушена. На семьдесят с лишним лет в ней установится кровавый режим. Потом снова хаос. Из великой империи мы превратимся в отстающую страну на задворках цивилизации.

– Как предотвратить?

– Через полтора года начнется мировая война. Россия вместе с Англией и Францией выступит против Германии и Австрии. Это будет началом конца.

Распутин с силой запустил свой бокал в дальнюю стену, и тот разлетелся на множество осколков.

– Говорил я Папе, не надо с германцем воевать.

– Я знаю, Григорий Ефимович, что вы хотели предотвратить войну, но вам это не удалось. Теперь мы должны суметь. Это единственный способ предотвратить революцию.

– Так, стало быть, ты из будущего, – протянул Распутин. – По доброй воле сюда попал али нет?

– Не по доброй. Но раз уж здесь, то хочу предотвратить катастрофу.

Распутин нервно походил по комнате.

– То-то чую, не из этого ты мира. Дух от тебя не ангельский, не дьявольский, но и не нашенский. Чужой, – и вдруг вплотную подошел к Чигиреву: – скажи, меня убьют?

– Убьют, – чуть помедлив, ответил Чигирев. – Перед самой революцией. В декабре шестнадцатого

– Кто?

– Никто не узнает, – уверенно соврал Чигирев, – Вас просто найдут застреленным на улице.

– Это все они, родственнички императорские, – прорычал Распутин и снова заметался по комнате.

– Григорий Ефимович, – подал голос Чигирев, – я постараюсь вам помочь. Но и вы помогите стране. Если мы не предотвратим войну, погибнут десятки миллионов. Страна погибнет.

– Ты уверен, что если не будет войны, то и революции не случится? – остановился Распутин.

–

Я уверен, что, если начнется война, революция неизбежна. Реформы, конечно, нужны будут в любом случае. Но если начнется война, и они окажутся бессмысленны.

– Надо, чтобы император чаяния народные сам слушал, а не через дворян правил, – воздел узловатый палец к потолку Распутин. – Чтобы болтуны эти думские власти не имели. Надо, чтобы правил государь не по воле толстосумов да худых советников, а глас одного лишь Бога слушал.

– Ну да, это конечно, – замялся Чигирев. – Но сейчас главное – предотвратить войну.

– Сам знаю. – Распутин пятерней взъерошил свои волосы. – Да как? Все императорские родственнички лишь о войне и говорят. Уломают они Папу, ой уломают.

– Надо придумать, Григорий Ефимович. Иначе всем нам не жить. Россию потеряем.

– И то верно. Ну да обмыслим еще. Нынче что-то я себя плохо чувствую. Ты завтра ко мне приди. Обговорим. Да почаще ко мне ходи. Нам с тобой много еще о чем поговорить надобно.

– Конечно, Григорий Ефимович, непременно приду. – Чигирев начал медленно отступать к выходу.

– Погодь, – окликнул его Распутин. – Тебе-то самому чего надо?

– Мне? Ничего.

– Ты при службе?

– Нет пока.

– Так не годится. В Петербурге все при службе быть должны. Ну-ка я тебе отпишу. Сам решишь, к кому с ентой бумаженцией идтить.

Распутин схватил листок бумаги, карандаш и принялся что-то писать, потом сунул свою писульку в нагрудный карман пиджака Чигирева и почти вытолкнул его в приемную:

– Ну, ступай, милый. Мне нынче одному побыть надобно. Завтра приходи. Господь с тобой.

Когда двери кабинета закрылись, к историку подскочила госпожа Пистолькорс.

– Что же вам поведал старец? – дрожащим от волнения голосом спросила она.

– Благословил, – ответил Чигирев. – Велел почаще заходить.

– Ах, какая благодать! – всплеснула руками Пистолькорс. – Вам надо непременно воспользоваться этим предложением и почаще бывать у старца.

– Да, конечно, – пробурчал Чигирев. – Извините, мне надо ехать. Свидание со святым старцем – такое потрясение для меня. Я хотел бы немного побыть один.

– Как я вас понимаю, – сочувственно покачала головой Пистолькорс. – Конечно, поезжайте. Всего вам доброго.

Спешно натянув в прихожей галоши и пальто, Чигирёв выскочил на лестницу и только здесь вытащил записку Распутина. Чудовищными каракулями там было написано: «Милай дарагой памаги Серегею».

«Что же, с такой рекомендацией можно в любое министерство устроиться, – подумал Чигирев. – Уже неплохо».