Самозванец
Шрифт:
Войско Бориса засело тем временем в зимних дебрях вблизи Стародуба, где некогда пробирался к границе лесными тропами Григорий Отрепьев.
В войне наступила месячная пауза.
Однако это не традиционное зимнее затишье, характерное для межгосударственных войн. Гражданская имеет свои законы. Обе стороны не может удовлетворить шаткое равновесие сил. Если для Дмитрия полупобеда привела к отступлению, то Борис тем более не может удовлетвориться полупоражением. И хотя, воспользовавшись тяжелым ранением главного воеводы, его «сотоварищи» не спешили оповестить
«Когда ты, совершив знаменитую службу, увидишь образ Спасов, Богоматери, чудотворцев Московских и наши царские очи, тогда пожалуем тебя свыше твоего чаяния. Ныне шлем тебе искусного врача, да будешь здрав и снова на коне ратном».
К страдающему от ран военачальнику царь шлет врача, к потрепанному войску нового воеводу.
Казалось бы, выбор полководца не труден. Ведь есть же Петр Басманов, доказавший способность уверенно биться с самозванцем даже малыми силами. И его действительно отзывают из Новгорода-Северского в Москву, где встречают, как и положено встречать героя. Для торжественного въезда в столицу Басманову посланы собственные царские сани, ему даровано боярство, своими руками протягивает Годунов герою золотое блюдо, наполненное червонцами, сыплются и другие дары.
Но власть над войском? — Нет!
Трусливый, подозрительный характер берет верх над разумом, и скоро за это Борису придется заплатить не золотом на блюде, но кровью близких.
Кому же вверяет Борис судьбу царства и династии?
К войску направлен человек, которого не назовешь полководцем. Его ум в интригах искушен гораздо более, чем в сражениях. Известный уже князь Василий Шуйский, мастер выживания в любых обстоятельствах, поставлен воеводой.
Вторично жизнь сводит с Дмитрием этого человека.
Впрочем, Шуйский пока клятвенно заверяет, что впервые. Ибо назвавший себя Дмитрием — самозванец, а истинный царевич погиб в Угличе, неловко играя с ножом. В этом Шуйский заверял и царя Федора, и недавно совсем с Лобного места торжественно свидетельствовал перед москвичами.
Теперь, наделенный царскими полномочиями, князь отправляется к армии, чтобы сразиться с обретшим плоть и кровь призраком погибшего отрока.
Войско ждет его в стародубских лесах, вместе с Мстиславским залечивая раны, «в бездействии, в унынии, с предводителем недужным».
Не полководец по природе, Шуйский, однако, умеет извлекать уроки из военных событий. В частности, он верно оценил роль, какую сыграло огнестрельное оружие в предшествующей битве, спасая Мстиславского от полного разгрома. Численное превосходство и огневая мощь — вот его главные козыри в предстоящем сражении.
С ними царские воеводы выбрались из заснеженных дебрей и, получив свежие подкрепления, двинулись на «вора».
Двадцать первого января неподалеку от Севска, у села Добрыничи, Шуйский в первом поединке, как, увы, и в последующих, не военных, переиграл Дмитрия.
Противник его смел и пылок, он тоже черпает из опыта последней битвы, но по молодости не знает,
Как и месяц назад, Дмитрий выходит навстречу противнику с меньшими силами, гораздо меньшими — пятнадцать тысяч против шестидесяти у Шуйского с Мстиславским. План Дмитрия — решительная атака и снова на правом фланге, который он рассчитывает отсечь от Добрыничей, где сосредоточена пехота боярской рати. К сожалению, он не знает, что там не только пехота и не просто пехота.
С утра началась активная, но маловразумительная перестрелка, палили, как говорится, в божий свет, скорее подбадривая себя, чем пугая противника.
Мстиславский с незажившими еще до конца ранами — «слабый и томный»— занял место в боевых порядках, но, по привычке, не спешил. «Россияне, столь многочисленные, не шли вперед, с обеих сторон примыкая к селению».
Напротив, Дмитрий на быстром аргамаке, с мечом в руке, рвется в бой.
С богом! Вперед!
Две с половиной тысячи всадников, одетых в белое поверх лат, чтобы не смешаться с многочисленными врагами, устремляются за ним в атаку.
На короткое время кажется, что успех повторится. Царские ратники вновь смяты, подались даже немцы, — а может быть, сознательно отходят, сомкнув ряды, к Добрыничам. Там пехота, как видится атакующим, скованно и обреченно ждет своей участи. Еще один натиск и центр не выдержит, побежит…
Но нет! Шуйский коварен.
Гремит тщательно подготовленный огненный залп.
Да какой!
Ядерным смерчем грянули сорок пушек, шквалом огня десять тысяч ружей. Умелая хитрость, помноженная на людское превосходство, одолевает отвагу.
Вокруг Дмитрия, как подкошенные, валятся белые всадники, окрашивая красным снежное поле. Оно быстро пустеет. Паника охватывает оставшихся в живых и второй эшелон, готовившийся вступить в бой. Все бегут. Поворачивает коня и сам Дмитрий.
А следом отборные годуновские отряды с немцами во главе идут и убивают.
— Хильф Готт! — гремит клич победителей.
Шесть тысяч трупов устилают вытоптанную равнину.
Потери боярской стороны в десять раз меньше.
Теперь воеводы не медлят.
Вихрем мчит на север с вестью о победе чашник Михайла Шеин, будущий герой Смоленска. Стремительно минует Москву — царь не в столице, он молится о победе в более безопасном месте, укрепленном Троицком монастыре, которому еще предстоит испытать в осаде прочность своих стен.
Слава богу! Молитва услышана.
Ликующе звенят соборные колокола. Щедрость захлестывает счастливого Годунова. В письме к воеводам Борис повторяет знаменитую фразу о последней рубашке, которой он теперь готов поделиться с верными воителями. Особо отмечены заслуги предводителей «милых сердцу» иноземцев — ливонского дворянина Вальтера Розена и француза Якова Маржерета. Маржерет, между прочим, колоритнейшая фигура Смуты. Кому только он еще не послужит! У всех наживется и напоследок предложит услуги Пожарскому, но будет отвергнут наконец с характеристикой: «Маржерет кровь христианскую проливал».