Самшитовый лес. Этот синий апрель... Золотой дождь
Шрифт:
– Как же иначе?
– Господи, уткнулись носом… Дескать, вот пара - молоток - гвоздь… Молоток ударил, гвоздь вошел в стену. А это все ерунда. Главная причина - твое желание вбить гвоздь. А бить можно и не молотком, а микроскопом. А можно вообще не бить.
Поставь с другой стороны магнит - гвоздь сам влезет… Каждое явление есть следствие бесчисленных причин, а не одной…
– Вот ты как… Это надо запомнить, - сказал Скурлатий.
– Вообще мы тебя у нас в школах проходили… Ты у нас считаешься основоположником.
– А тебе сколько за меня
– Пару.
– Малограмотный, черт. Никакого от тебя толку… Хотя к двоечникам я почему-то испытываю слабость. А почему - непонятно.
– Понятно, - сказал Магома.
– Мы развиваемся по неизвестной программе, а отличники по известной.
– А почему бы вам просто не улучшить нашу жизнь! Ну, сделать ее хотя бы похожей на вашу… А мы бы тем самым еще более улучшили бы вашу жизнь…
– А почему именно вашу жизнь улучшать?
– спросил Магома Скурлатий.
– А до вас что? Не люди жили?
– Тоже верно… Значит…
– Ага, - сказал Магома.
– Мы этим и занимаемся… Мы ищем, как запустить в оборот такой главный фактор, который бы выстроил и выправил всю человеческую историю заново и сделал бы ее счастливою.
– Ну? И нашли такой фактор?
– Нет. Ты должен найти этот фактор.
– Я?!
– Ты.
– Ну почему я?! Почему опять я?!
– завопил и заныл Сапожников и проснулся". …В черном небе стояли неподвижные звезды. Аркадий Максимович и Филидоров смеялись, когда вспоминали сапожниковский рассказ и его нелинейную логику.
– Хотя в этом что-то есть, - сказал Филидоров.
– В нелинейной логике…
Пахло олеандрами и прочими магнолиями, и посторонний мужчина в шляпе и белой майке скрипел галькой, укладываясь спать у тихого моря на надувном матрасе.
– Слава богу, машина времени принципиально невозможна, - сказал Филидоров.
– Иначе пришлось бы допустить, что время это материя.
– Я допускаю, - сказал Сапожников.
– Ну, это понятно…
– Нет, я серьезно!
– Ага, - сказал Филидоров.
– Это я понял… Все сверхъестественное вам по душе.
– Кстати о сверхъестественном, - сказал Сапожников.
– Если завтра кто-то пройдет пешком по воде - это тут же перестанет быть сверхъестественным… Доказать же, что такого не может быть ни при каких условиях, - тоже невозможно. Если захотеть, можно придумать, как это сделать… Можно только сомневаться, так ли это было, как рассказано в мифе… Да и в мифе, я думаю, фантастичны не факты, а их объяснение.
– Вы это к чему?
– спросил Аркадий Максимович и напрягся.
– Возьмите Посейдона, - сказал Сапожников.
– Что в древние времена мог подумать человек, впервые увидевший колесницу, которая летит по морю - окияну, а перед ней мчатся дельфины? Он решил бы, что колесницу везут дельфины… А что подумали бы мы, впервые увидев это? Мы бы начали искать скрытый мотор. Чье же объяснение фантастичней, если факт относится к прошлому? Конечно, наше. Потому что дрессировать дельфинов можно было и тогда, а для мотора нужна технология… А что это значит еще?
–
– Что люди уже знали колесницу и могли ее отличить от лодки.
– Колесница Посейдона - это просто метафора, - сказал Филидоров.
– Это метафора.
– Пусть метафора. Но за метафорой лежит нечто реальное и привычнее, иначе не поймешь, что с чем сравнивается, что на что похоже… За мифом всегда почва…
Если завтра окажется, что гравитации нет вовсе, то ньютоновское притяжение окажется мифом, и от него откажутся. Но это не будет означать, что яблони перестанут падать на землю.
– …Значит, вы считаете, что был некто реальный, кто мчался по морю на чем-то похожем на колесницу?
– спросил Филидоров.
– Я пока ничего не считаю, - сказал Сапожников.
– Я думаю… А вообще нужна сравнительная мифология… Есть такая наука?
– Нет пока, - сказал Аркадии Максимович.
И вдруг занервничал так очевидно, будто пытался заглушить некое соображение, которое явно просилось наружу.
– Что с вами?
– не выдержал Сапожников.
– Значит, вы считаете, что в мифе фантастичны не факты, а их объяснения?
– спросил Аркадий Максимович.
– Ну?
– Я с этим согласен… И я считаю, что была цивилизация в Атлантике…
– Атлантида?
– обрадовался легкомысленный Сапожников.
– Ну, пусть Атлантида, - сказал Аркадий Максимович.
– Я гоню от себя эту идею… и не могу прогнать.
– Ха-ха-ха… - сказал Филидоров.
– Я вас вполне понимаю.
Еще бы не понимал! У него самого сапожниковский абсолютный двигатель не шел из ума.
Сапожникова всегда поражало, что научные люди относятся к некоторым проблемам со злорадством и негодованием. И даже самый интерес к этим проблемам грозит человеку потерей респектабельности.
– Ну почему же вы так мучаетесь и страдаете, Аркадий Максимович?
– спросил Сапожников.
– Ведь если вам пришла в голову мысль, то ведь она же пришла вам в голову почему-нибудь?
– Так-то так… - ответил Аркадий Максимович.
– Ведь ничего из ничего не рождается, закон сохранения энергии не велит. Вот спросите у профессора. Все из чего-нибудь во что-нибудь перетекает, - сказал Сапожников.
– Значит, были у вас причины, чтобы появилась эта мысль. Вот и исследуйте все это дело, если оно вас волнует. Почему вы должны отгонять ее от себя, как будто она гулящая девка, а вы неустойчивый монашек?
– Так-то оно так, - сказал Аркадий Максимович.
– Но вокруг проблемы Атлантиды образовался такой моральный климат, что ученого, который за нее возьмется, будут раздраженно и свысока оплевывать, как будто он еще один псих, который вечный двигатель изобрел.
Филидоров засмеялся.
– Ну и что особенного, - сказал Сапожников.
– Я вечный двигатель изобрел.
– То есть как?
– спросил Аркадий Максимович.
– Вы же сами говорите, что энергию нельзя получить из ничего?
– А зачем ее брать из ничего?
– спросил Сапожников.
– Надо ее брать из чего-нибудь.