Самшитовый лес
Шрифт:
– Он лежит там на самом деле мертвый, хоть помни его, хоть нет:
– Нет, - сказала Мама.
– Ты ничего не понял. Его живого забыли. Вот почему он умер.
Глава. 14. Ожидание Самолет взревел и затих. Люди зашевелились и стали подниматься, разминаться и потянулись к выходу сонные, помятые.
Сапожников вышел последним. Внизу его поджидали Виктор и Генка Фролов.
Рассвет был бледно-синий и морозный. Снега не было. Пассажиры тянулись к аэровокзалу, одноэтажному зданию из белого кирпича.
– Торопиться не будем, - сказал
– Столовая еще закрыта, и все равно сначала будут кормить команду. Предлагаю выскочить в город в магазин. Тут близко 4-ый гастроном.
Земля была твердая, как керамика.
– Четвертый закрыт, - сказал им на улице сонный дядька в кепке. Придется вам в первый бежать.
Рассвет стал розовым.
– Далеко это?
– спросили они.
– Нет, близко. Минут семь. За угол, пройти новостройку, ну а там увидите.
Дядька потер уши и ушел.
– Рискованно, - сказал Виктор.
– Вы как хотите, а я хочу бутылку достать, - сказал Сапожников.
– Ну, побежали, - сказал Фролов.
– Побежали.
И тут начался кошмар.
Они бежали по узким дощечкам мимо строящихся домов, и тут навстречу им люди двинулись на работу, и разойтись нельзя, начались объятия на жердочках. А люди все шли и шли, нескончаемая цепочка людей, и с каждым надо было обняться, чтобы сделать шаг вперед, и обратно повернуть нельзя, ну точь-в-точь как в жизни. Наконец они вырвались на улицу и побежали мимо обыкновенных новых четырехэтажных домов. Они бежали, прогоняли холодный воздух через легкие, сонная кислятина полета испарилась из мозгов, и на душе было просторно и ветрено. И Сапожникову теперь было все равно, опоздают они на самолет или нет. Он знал это состояние безвольной решимости, когда не надо никуда стремиться и хорошо там, где стоишь, бежишь - живешь, в общем. Многие боятся толпы, барахтаются, а Сапожников любил, когда толчея, когда толпа тебя несет, куда - сам не знаешь. Не надо только барахтаться. Булыжная мостовая, деревянные высокие тротуары, модерновый магазин, а за окнами вид на замерзшие огороды.
Схватили бутылку - глядь, а она московская. Побежали обратно, и у новостроек все сначала - стали пробираться с объятиями.
– Куда?.. Куда?..
– Граждане, на самолет опаздываем, - резко отвечал Сапожников, и ему пришло в голову, что бутылка, за которой они бегали, - это предлог для объятий. Впрочем, это с ним бывало довольно часто, и не с ним одним. Хмурые попутчики галопировали рядом. Всем троим пот заливал глаза. Они мчались, как говорится, теряя тапочки, и самолеты гудели в сплошной облачности. Но это были не их самолеты. Самолеты Сапожникова давно уже улетели, а у Генки и Виктора не прилетали еще.
На аэродроме даже столовую еще не открыли. Ну, открыли столовую. Люди стали в очередь, получили талончики в кассе. А тут объявили посадку, все побросали талончики, ринулись к самолету, посидели минут двадцать. Посадку отменили.
– Хочешь быстро - летай на самолете, - сказал Фролов.
– Хочешь вовремя - поезжай в поезде.
Они
И Сапожников опять увидел очередь в кассу. Он удивился, и ему объяснили, что те талончики, которые побросали, пропали и надо выбивать новые.
Тогда Сапожников разыскал начальницу в фуражке и сказал ей, чтобы немедленно возвратили людям деньги.
– А вы кто такой?
– спросила начальница.
– Неважно. Требую, и все, - сказал Сапожников.
Та улыбнулась эдак с толком и сказала:
– А что вы можете сделать? Жаловаться? Жалуйтесь. Трасса северная? Условия особые. Полетайте-ка, поработайте.
– Что я могу сделать?
– спросил Сапожников.
– А вот я пойду в клуб, и сорву фотографии с Доски почета, и отвезу в ГВФ.
У начальницы вытянулось лицо.
– Да что вы! С Доски почета за талончики?
– Не за талончики, а за нахальство.
– Это же политически неверно, - сказала начальница обалдело.
– Вы знаете, какой эффект?
– Я и хочу эффекта, - сказал Сапожников и пошел прочь.
– Гражданин... постойте...
– сказала начальница ему вслед.
– Накормите людей и верните деньги.
– Так бы и сказали!
– крикнула начальница и отошла в сторону размахивать руками перед хмурой женщиной в наколке и в переднике поверх пальто.
После этого Сапожников с приятелями поели и закусили компотиком, а водку пить почему-то не стали и вышли на воздух, и тут они увидели начальницу, которая стояла на крыльце и глядела в сторону.
– Вы Сапожников, - спросила она, обращаясь, к Сапожникову утвердительно.
– Вам телеграмма-молния.
И Сапожников прочел: "Беспокоюсь здоровье, настроение. Коллектив нетерпением ждет приезда. Блинов".
– Бред, - сказал Сапожников.
– Почему коллектив беспокоится здоровье, настроение? Бред какой-то.
– Шикует Блинов, - сказал Генка.
– Аэродромы задыхаются, - сказала начальница в фуражке, обращаясь неизвестно к кому.
– Раньше принимали четыре самолета, теперь по сто... Раньше десятиместные самолеты местного сообщения раз в неделю. А теперь ежедневно четыре самолета по тридцать и сто двадцать человек... Все захлебываются, и столовые тоже, а стулья гнутые, модерновые... И во всем РНФ так... Не хватает красивых стюардесс. Завод выпускает самолет, а сменных летчиков не хватает, бензовозов, грязь - не хватает дорог...
Все так толково объяснила, и все только из-за проклятых талончиков и Доски почета.
– Жуткая картина, - сказал Сапожников задумчиво.
– По-моему, вас пора снимать с работы.
И они сошли с крыльца.
А вообще надо летать днем, - сказал Генка.
– Любишь виды? Это для девиц, - рассмеялся Виктор.
– Нет, - объяснил Генка.
– Днем кормят, а ночью минводы. Раньше в "Ту-104" отбивные давали, а теперь легкая закуска. В гробу я видел этот чай с лимоном... Видишь, самолет загружают? Два ящика загружают. А ночной рейс один ящик, только к чаю.