Самсон для ехидны. Последний шанс
Шрифт:
Ей нравился вид на закатную набережную, мне нравился её детский восторг.
– О том, что я такая же твоя подстилка, как и все другие.
– Прекрати. – Когда я оборачиваюсь, в ней ничего не меняется – всё та же невозмутимость, несмотря на смысл слов. – Ты моё доверенное лицо.
– Ты никому не доверяешь, – покачав головой, Надя встаёт и поправляет узкую юбку. – Но и к этому можно привыкнуть.
Впервые за пять лет нашей связи внутри появляется что-то похожее на раскаяние. Ненадолго, только чтобы кольнуть чужой обидой и исчезнуть. Придя в «КлутсФин» много лет назад, Надя
Вот только с друзьями не спят.
– Ты освободилась? Подвезти тебя до дома? – Неслыханное предложение из разряда тех, что сам от себя не ожидаешь.
– Я на машине, – медленно отзывается Надя, вглядываясь в меня внимательнее.
Что ты пытаешься разглядеть? Порядочность?
Мне бы тоже разглядеть, но всё, на что меня хватает – каждый раз вызывать такси случайным любовницам. Люди ведь не меняются, какие бы красивые песни об этом ни пели. Я не изменился, оставшись тем же эгоистом, что и десять лет назад. Разница лишь в том, что с Кирой у меня была надежда, а без жены не осталось ничего.
– Как скажешь.
Свёрнутый в несколько раз галстук небрежно засунут в карман, телефон ложится в ладонь. И, не оборачиваясь, я выхожу из осточертевшего уже конференц-зала.
Восемь.
Получасовая езда по городу заканчивается плавной остановкой неизвестно где. Хотя как неизвестно, ещё квартал и по правой стороне будет оперный театр, а напротив Гуманитарный университет, куда Кира перешла учиться после… всего. Хуже мрачных воспоминаний только то, что слева от меня светится объёмная вывеска «Ляшенко и партнёры», но даже сам себе я не признАюсь, как здесь оказался.
Эмоциональный мазохизм, значит? Не знаю, как удалось в это влипнуть именно сейчас, но просто взять и уехать – аттракцион из разряда за гранью. Моих сил уж точно.
Ты непроходимый идиот, Самсонов, и время ничему тебя не учит.
Так и есть, но это хотя бы удаётся признать, в отличие от желания ещё раз увидеть Романовскую. Зачем? Чтобы удостовериться – собственный ступор не привиделся. И чтобы проверить, действительно ли она так похожа на Киру, потому что, если да…
Готовность рискнуть всем, лишь бы получить ещё один шанс, в одно мгновение захватывает сознание.
Сразу, без проволочек и аналитики.
Наплевав на этичность, адекватность и запреты, на то, что такая замена – это стопроцентно по-скотски.
Вот только отчаянная решимость уже меняет меня под себя. Нашёптывая, убеждая, склоняя к тому, что цель оправдывает средства, особенно если цель – увидеть прежнюю любовь в таком знакомом взгляде.
И ещё вчера это казалось бы безумием, издевательством над самим собой, но сегодня…
Что-то словно толкает под руку, заставляя повернуться и увидеть Романовскую, в тёмном длинном пальто и светлом, намотанном вокруг шеи, шарфе. И ожидающее у входа такси, в которое она и садится. Пять секунд простоя и непримечательный, если не считать цвета, седан выезжает в полосу.
А мой мотор послушно отзывается, плавно трогая машину с места.
Самсонов,
Глава 3. Олеся
В лаконичном и вылизанном до блеска холле частной клиники меня пробирает нервная, но в то же время восторженная дрожь. Положительный тест это, конечно, прекрасно, но хочется доказательств поубедительнее. Таких, чтобы сбилось с ритма сердце и перехватило дыхание.
Не от мифической любви, не от внезапной страсти, не от признания на работе.
От чего-то правильного и действительно важного.
– Олеся Сергеевна? – выглянувшая из кабинета врач подходит и забирает документы. – Прекрасно, я вызову вас минут через пять.
Становится нечем занять резко похолодевшие руки. Как и голову, и мысли сходят с ума вместе со мной, перескакивая с одного на другое. С Аниных жалоб на довольного шефа, который пришёл после обеда не высказаться на мой счёт, а ради поздравлений со сделкой. Со звонка проштрафившегося деревянщика 2 на обед, от которого меня едва не вывернуло. С айтишника Вани, который чинил мне принтер, на Самсонова.
2
Деревянщики – столяры всех мастей и специальностей.
И если остальное я считала безобидным, то мысли о Кирилле Александровиче оказываются некстати. Потому что сомнений в его будущем отцовстве просто нет. И мои предпочтения ни при чём, всё гораздо проще – последние недели выдались настолько рабочими, что дома меня хватало только на то, чтобы доползти до подушки.
Я бы и беременность пропустила, но позавчера выкинула наисвежайшую, только что приготовленную пасту с морепродуктами. До этого бывшую моей любимой. Вот только от одного воспоминания о кисловатом томатном аромате в желудке поднимается неприятная волна. Я откидываю голову на холодную стену и пытаюсь подумать о чём-нибудь другом.
Даже Самсонов в этом случае меньшее из зол.
– Олеся Сергеевна, заходите.
Как же страшно. И волнительно. И страшно!
Поднявшись, приходится глубоко вдохнуть и выдохнуть чтобы пройти эти несколько шагов.
Шагов, которые разделят мою жизнь на «до» и «после».
Не знаю, что отражается у меня на лице, но внутри всё нарастает и нарастает чистое, ничем не замутнённое чувство абсолютного счастья. Какого-то нереального восторга. Перескоков с «Не верю!» на «Надо купить новые сапоги, потому что ноябрь, снег и гололёд».
Ещё и растерянная улыбка не сходит с лица с момента, как мне вручили заключение с прицепленной к нему фотографией. И плевать, что в нём не видно ничего, кроме чёрного овала и светлой точки. Я подожду. И как все ненормальные, сохраню первый снимок своего ребёнка. Даже такой.
Не портит настроение и начавшийся мелкий снег, за время приёма укрывший слякоть и лужи неровным белым слоем. Всё равно растает, хотя неприятностей может доставить и сейчас. Как назло, каблук проскальзывает на плитке и только перила спасают от неловкого падения.