Самые смешные рассказы
Шрифт:
Лыжикову показалось, что нервы у этого мужчины крайне напряжены. Он поинтересовался:
— В котором часу Гастон приехал в пансионат?
— Приехал в семь, а ушел оттуда через два часа — ровно в девять вечера.
— Как он туда приехал?
— На своей машине.
Тогда Лыжиков, в упор посмотрев на гардеробщика, задал очередной вопрос:
— Почему же Гастон оставил свою машину за углом, возле бара? Тем более что в это время моросил дождь.
Гардеробщик покраснел и растерянно пробормотал:
— А мне-то откуда знать?
— Кто видел спектакль полностью? — решительным тоном поинтересовался Николай Павлович.
Оказалось, что больше других видел старший гардеробщик Голебцов.
— Позовите его сюда, — распорядился Лыжиков.
Вскоре появился Голебцов — рослый детина плотного телосложения. Николаю Павловичу показалось, что его глаза слишком настороженно перебегают с предмета на предмет.
— Вы видели возле бара машину Гастона Руже? — обратился к нему Лыжиков. На мгновение Николаю Павловичу показалось, что от этого вопроса старший гардеробщик растерялся. — Видели?
— Вам-то какое дело? — грубо произнес Голебцов после паузы.
— Так видели или нет? — продолжал допытываться Лыжиков.
— Ну, видел, — нехотя процедил тот сквозь зубы.
— Она стояла там без перерыва?
— Нет. В половине восьмого в нее села Мадлен, уехала и через час вернулась.
После минутного раздумья лицо Лыжикова осветилось догадкой.
— Никто не видел Мадлен, выходящей вечером из пансионата, — задумчиво произнес он. — Значит, — тут Николай Павлович в упор посмотрел на старшего гардеробщика, — в пансионате имеется второй ход через бар. Имеется?
— Имеется, — подтвердил тот, как показалось Лыжикову, с вызывающим видом.
— Можете идти, — сказал Николай Павлович и, когда старший гардеробщик, пугливо озираясь, ушел, повернулся к гардеробщице: — Итак, я готов доказать любому правосудию, что алиби Мадлен липовое.
— Правильно, — неожиданно успокаиваясь, сказал гардеробщик с массивным подбородком. — Это Мадлен похитила документы, она во всем виновата.
— Как у тебя только язык повернулся сказать такое! — крикнула гардеробщица. Лыжикову показалось, что у этой девушки волевой характер и она готова наброситься на своего напарника с кулаками. — Гастон просто попросил ее съездит! за своим портфелем.
Гардеробщик криво усмехнулся, однако Николаю Павловичу показалось в этой улыбке что-то деланное, отдающее фальшью, и он спросил:
— Кстати, обычно по четвергам Гастон обедал в кафе «Глория Свенсон». Однако сегодня его там не было. Знаете почему?
Гардеробщик молчал. Николаю Павловичу показалось, что у него на лбу даже выступили капли пота.
— Тогда я объясню вам. Гастон днем похитил документы, а вечером заставил свою сообщницу Мадлен съездить за ними на своей машине, чтобы снять с себя подозрения.
Сказав это, Лыжиков закурил трубку и вышел из театра.
Через несколько минут раздевалку заполнили зрители. Все возбужденно обсуждали перипетии закончившегося
— Какой клубок! Уверен, ни один человек не догадался бы до последней минуты спектакля, что Гастон днем похитил документы и так ловко свалил вину на Мадлен!
Однако менеджер Лыжиков этих слов не слышал. Подняв воротник плаща и попыхивая своей неизменной трубочкой, он торопился на поезд.
Однажды утром подходит ко мне бригадир:
— Надо тебе, Филимонов, выступить от нашей бригады на корпоративном вечере.
— А что за корпорация?
— Корпорация — это наш завод. Юбилей приближается.
— Что говорить-то? — спрашиваю.
— Говорить, к счастью, ничего не нужно, — отвечает. — Нужно просто спеть. Только не упади в обморок раньше времени — петь нужно в сводном заводском хоре. Так специально задумано — от каждой бригады выделено по одному человеку. Чтобы символизировать нашу гармоничную слаженность.
Ну, я тоже за словом в карман не полез.
— Всем известно, — говорю, — что у меня полное отсутствие музыкального слуха. А особенно — звука. Стоит мне запеть, как все кругом уши затыкают.
— Ладно, Филимонов, — перебил меня бригадир, — хватит заниматься демагогией. Я же тебе русским языком объяснил — сводный хор. Соображать должен, что это означает. На сцене будет человек сто. Все условия созданы тебе для того, чтобы сачкануть. Будешь молча разевать рот, и никакая собака к тебе не придерется.
Одним словом, уговорил он меня. Правда, я тоже условие поставил — чтобы никаких репетиций. Зачем мне тратить на них время? Раскрывать рот я и во время работы могу потренироваться. С этим бригадир неожиданно легко согласился. Видимо, ему поручили выделить человека лишь для концерта, а не для репетиций.
Я тут же перешел в наступление и велел разузнать, какую песенку будет исполнять наш хор. Так он постарался на совесть — после обеда принес всю программу юбилейного концерта. И там первым номером написано: «Заводская рапсодия» — исполняет сводный хор». Эту песню я раньше не слышал, да и слышать не мог — ее слова специально написал к юбилею инженер по технике безопасности. Кстати, слова бригадир тоже раздобыл. Конечно, лучше бы оказалась какая-нибудь известная песенка, чтобы легче было в такт рот разевать. Но тут уж выбирать не приходилось.
…Еще продолжалась торжественная часть, когда я пришел за кулисы. И очень вовремя — там как раз шла регистрация участников хора. Потом меня направили к руководителю. Он спросил, какой у меня реет. Я признался — 165 сантиметров. Он что-то посчитал на бумажке и сказал:
— Будешь стоять в первом ряду, четырнадцатым слева.
Когда перед началом концерта мы стали выстраиваться на сцене, я хотел с кем-нибудь поменяться местами, чтобы стоять скромнее, подальше от зрителей. Все-таки дебютант и сразу — в первом ряду. Однако никто не согласился.