Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине
Шрифт:
Тот же Яковлев с удивлением вспоминал один совершенно необычный визит к Верховному, состоявшийся в самое безумное октябрьское время. «Сталин принял меня и наркома в Кремле, у себя на квартире, в столовой. Было четыре часа дня. Когда мы зашли в комнату, то почувствовали какую-то необычную тишину и покой. Сталин был один. По-видимому, перед нашим приходом он прилег отдохнуть. На стуле около дивана в белом полотняном чехле лежал раскрытый томик Горького, перевернутый вверх корешком.
Поздоровавшись, Сталин стал прохаживаться вдоль комнаты… Он был спокоен. В нем незаметно было никакого возбуждения. Чувствовалось, правда, крайнее переутомление, пережитые бессонные
Он не спеша, мягко прохаживался вдоль обеденного стола, разламывал папиросы и набивал табаком свою трубку. Делал это очень неторопливо, как-то по-домашнему, а от этого и вся обстановка вокруг становилась обыденной и простой. Успокаивающе действовал также и примятый диван, на котором он только что отдыхал, и томик Горького, и открытая, неполная, лежавшая на столе черно-зеленая коробка папирос «Герцеговина Флор», и сама манера набивать табаком трубку, такая обычная и хорошо знакомая».
Да уж, ничего не скажешь, парадоксальный характер. Можно сдерживаться, владеть собой на людях, но невозможно смоделировать ту «тишину и покой», которые заметил Яковлев, они проистекают от внутреннего состояния. Как можно быть спокойным в такое страшное время? Может быть, это следствие внутренней холодности и равнодушия? Но вот свидетельство маршала авиации Голованова, который внезапно увидел то, чего видеть посторонним было не положено.
«Я застал Сталина в комнате одного. Он сидел на стуле. Что было необычно. На столе стояла нетронутая, остывшая еда. Сталин молчал. В том, что он слышал и видел, как я вошел, сомнений не было, напоминать о себе я счел бестактным. Мелькнула мысль: что-то случилось. Но что? Таким Сталина мне видеть не доводилось.
– У нас большая беда, большое горе, – услышал я, наконец, тихий, но четкий голос Сталина. – Немец прорвал оборону под Вязьмой, окружено шестнадцать наших дивизий.
После некоторой паузы, то ли спрашивая меня, то ли обращаясь к себе, Сталин так же тихо сказал:
– Что будем делать? Что будем делать?
Видимо, происшедшее ошеломило его.
Потом он поднял голову, посмотрел на меня. Никогда – ни прежде, ни после этого – мне не приходилось видеть человеческого лица с выражением такой душевной муки.
Вошел помощник, доложил, что прибыл Борис Михайлович Шапошников. Сталин встал, сказал, чтобы он входил. На лице его не осталось и следа от только что переживаемых чувств. Начались доклады…»
Да уж, какая тут холодность и равнодушие – ими тут и не пахнет. Что же тогда?
Впрочем, такое поведение достаточно типично… если человек верит в Бога. Именно верующий может быть таким: когда все складывается неплохо, он ведет себя обыкновенным образом, но когда опасность становится смертельной, то все обыденное уходит, и человек полностью полагается на Бога. И тогда, отдавая судьбу в более сильные руки, если он умен и вера его глубока, то он как раз и испытывает такую тишину и покой. Этим же объясняется и бесстрашие Сталина: он знал, что немцы не возьмут Москву, он знал, что ни пуля, ни мина ему сейчас не страшны.
Нет ни одного прямого свидетельства того, что Сталин был верующим. Но их и не могло быть, совершенно невозможно было в то время и на том посту позволить хоть кому-то из соратников усомниться в верности главы государства одному из основных постулатов большевизма. Но вспомним: едва Сталин – в 1937 году – получил полную власть в стране, убрав от практической власти
Осенью 1941 года был сделан следующий шаг. Что именно произошло, неизвестно, но 4 ноября в Елоховском соборе было впервые провозглашено многолетие Сталину. «Богохранимой стране нашей Российстей, властям и воинству ея… и первоверховному вождю…» В декабре 1941 года в Ельне, недалеко от передовой, был открыт храм, начали служиться молебны перед солдатами.
Однако прошло еще два года, прежде чем власть стала открыто налаживать отношения с Церковью. В начале сентября 1943 года в Москву внезапно вызвали патриаршего местоблюстителя Сергия, митрополита Ленинградского Алексия и митрополита Крутицкого и Коломенского Николая. Предлог – но не причина встречи – был: Сталин хочет поблагодарить их за внесенные Церковью в фонд обороны 150 миллионов рублей. Однако причина была другая. В ходе беседы Сталин спросил: какие проблемы стоят перед Церковью. Проблем было много. Надо созывать Поместный Собор для выборов Патриарха, а в условиях войны собрать епископов со всех концов страны неимоверно трудно. Сталин тут же распорядился помочь с транспортом, задействовав военную авиацию. Дал добро на то, чтобы открыть закрытые храмы. Затем Сергий сказал о том, что у Церкви не хватает кадров священнослужителей и надо открывать духовные учебные заведения. И тут случилось неожиданное: Сталин вынул изо рта трубку и спросил: «А почему у вас нет кадров? Куда они делись?»
Эту историю любят приводить как пример сталинского фарисейства, но… основные репрессии против священников происходили еще до ежовских «чисток», в 20-е годы и в начале 30-х годов. И глава государства, совершенно не интересовавшийся тогда церковными делами, мог попросту о них не знать, как не знал он и о многом другом, находившемся вне поля его внимания.
Алексий и Николай смутились, но многоопытный Сергий, еще в то время, когда Сталин учился в семинарии, бывший уже ректором Петербургской духовной академии, сумел обернуть все в шутку. «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом Советского Союза».
Против семинарий Сталин тоже не возражал, сказав только: «История знает случаи, когда из духовных семинарий выходили неплохие революционеры! А впрочем, от них мало толку. Вот видите, я учился в семинарии, и ничего путного из этого не вышло…»
Потом они пили чай, затем еще долго разговаривали о взаимоотношениях Церкви и государства. Беседа затянулась до трех часов ночи. К ее концу митрополит, который был намного старше хозяина кабинета, очень устал. Прощаясь, Сталин бережно свел Сергия с лестницы и сказал на прощание: «Владыко! Это все, что я могу в настоящее время для вас сделать». Надо знать церковную этику, чтобы в полной мере оценить этот жест: глава государства, поддерживающий под руку Патриарха. Ничего удивительного бы не было, если бы в это мгновение треснул Мавзолей и звезды посыпались с кремлевских башен…
И в завершение этой темы можно привести историю с родителями маршала Василевского. Маршал был сыном священника, но еще в 1926 году порвал связь с родителями, так же поступили и его братья. И вот как-то раз, после доклада о положении дел на фронте, Сталин спросил, помогает ли он материально родителям.
– Так вы со священником дела не имеете? – узнав об отношении Василевского к отцу, спросил Сталин. – Как же вы имеете дело со мной? Ведь я учился в семинарии и хотел пойти в попы.
– Вы, товарищ Сталин, Верховный Главнокомандующий.