Самый лучший внук
Шрифт:
Джонни, напротив, говорил мало, он старался держаться рядом с Ангелиной, подхватывая все, что валилось у нее из рук, помогая поднять то, что она поднять не могла, подсказывая ей имена и названия, которые она не могла вспомнить.
А Рон ел и пил. Неуверенно улыбался. И посматривал по сторонам.
Он оценивал дом.
— Ты совсем не изменился, — вздыхала бабушка Ангелина. — Ты всегда был похож на деда, и со временем это все заметней. Сколько же лет прошло?.. — Она вспоминала прошлое, и выцветшие глаза ее начинали блестеть влагой. Джонни подавал ей чистый платок, и она прятала в нем лицо. — Мама твоя ведь совсем
А потом был Новый год — еще один семейный праздник, чуть менее пышный, но не менее радостный.
Они встретили его на улице; они смотрели, как распускаются в небе астры фейерверка. И Рон, глядя в небо, вдруг сказал:
— Я знаю, кто ты такой, железяка. Я догадался, да.
— Его зовут Джонни, — сказала Ангелина и ахнула, когда очередной залп салюта расцвел в небе целым букетом.
А ночью, когда старая Ангелина спала словно ребенок, а железный Джонни в колпаке Санта Клауса сторожил ее сон, Рон спустился в подвал и что-то там делал почти до самого утра.
Новая жизнь вполне устраивала Рона. По крайней мере, на этом этапе. Старые дружки его потеряли, и он не очень расстраивался по этому поводу — за ним числились кое-какие долги, недостаточно большие, чтобы его начали искать, но весьма значительные для него персонально. Возвращаться к своим старым занятием он тоже не горел желанием — он понимал, что в этом случае рано или поздно снова угодит за решетку. А ему туда очень не хотелось.
Новая работа ему не то чтобы нравилась, но он с ней смирился. Она была необходимой платой за свободу. И он не считал, что эта плата столь уж велика. На работе иногда было весело и порой интересно. За работу неплохо платили, и эти деньги он мог тратить только на себя — ему не надо было оплачивать квартиру и еду. Все это было у бабушки.
В некотором роде, он был ей благодарен. Он хорошо помнил, как любил раньше ее визиты, как ждал конфет и подарков. Что-то шевелилось в его душе и сейчас, когда он видел ее, слышал. Он понимал, что она любит его. Любит таким, какой он есть. Он не рассказывал ей, чем занимался все эти годы, и она, кажется, даже не знала, что он сидел в тюрьме. Но он не сомневался — узнай она все, ее отношение к нему не изменится.
Он — ее внук. Единственный родной человек.
Человек…
Было еще одно близкое существо. Не кошка, не собака, не хомячок какой-нибудь. Железяка с пластмассовым лицом, похожим на театральную маску.
Иногда Рон, глядя как Джонни ухаживает за бабушкой Ангелиной, чувствовал нечто похожее на ревность.
И злился.
Но еще больше он злился, когда думал о том, что за ним постоянно наблюдают.
Он ненавидел слежку с детства, с приюта. Там было полно камер, воспитателей и доносчиков. Нельзя было даже в туалет сходить тайно, интимно — в унитазы были встроены датчики, они фиксировали, кто воспользовался туалетом, как именно, в какое время, они анализировали испражнения и сообщали наверх, если в анализе было обнаружено что-то подозрительное… А потом был колледж и кампус. Рон думал, что студенческая
Это они — камеры, воспитатели и доносчики — сломали ему жизнь.
Так думал Рон.
— Эй, железный друг, подойди. — Рон стоял возле открытого хода в подвал. — Помоги мне кое-что поднять.
— Да, конечно, — с готовностью отозвался Джонни.
Раз в месяц, обычно по субботам, Ангелина ходила в церковь. Роботов в храм не пускали, поэтому Джонни оставался дома. Он лишь провожал Ангелину до такси, а потом встречал ее у калитки. Она отсутствовала два часа — всегда.
Два часа одиночества. Один раз в месяц…
— Она скоро вернется, — сказал Рон подошедшему роботу. — А мы подготовим ей сюрприз.
Железные ноги опустились на металлические ступени. Реагируя на движение, зажглась подвальная лампочка.
— Что тебе поднять, Рон?
— Сейчас покажу. Спускайся, не загораживай проход…
В подвале было холодно. С водопроводных труб капала вода, на бетонном полу темнели пятна сырости.
— Так что ты хотел, Рон?
— Там, у дальней стены.
— Что именно, Рон?
У дальней стены стоял верстак, заваленный инструментами. Рядом громоздились картонные коробки, из-под них выглядывал огромным стеклянным глазом старинный монстр-телевизор.
— Здесь ничего нет, — Джонни крутил головой. Совсем как человек.
— Посмотри под ноги, — сказал Рон и нажал красную кнопку, свисающую с потолка на проводе. Утробно зарокотал мотор, установленный на чугунном основании, закрутились блоки, загремела цепь, наматываясь на толстый вал…
— Здесь трос, — сказал Джонни. — Просто трос.
— Не просто, — ответил Рон. — Посмотри внимательно — и увидишь, что это петля.
Стальной трос зашипел змеей, скользнул по бетону, оплел ноги Джонни, сдирая розовый теплый пластик кожи, взлетел к потолку.
— Что?.. — подавился вопросом опрокинутый, вздернутый Джонни.
— Хочешь знать, что происходит, железяка?.. — Рон накинул аркан на правую руку робота; левую руку поймал ржавым капканом, привязанным к длинной палке. — А ничего особенного… — Он натянул веревку, насколько мог, привязал свободный конец к скобе, торчащей из стены. — Я тебя четвертую, разделаю, распотрошу… — Палку с капканом Рон медной проволокой примотал к трубам. — Я ненавижу таких как ты.
— Но я ничего не сделал… — Джонни слабо трепыхался. Ему никогда раньше не приходилось висеть вниз головой, и сейчас казалось, что весь мир перевернулся. — Я — друг.
— Вы всегда называете себя друзьями… — Рон шагнул в сторону, наклонился, поднял тяжелое кайло. — Вы говорите, что хотите сделать как лучше… — Он перехватил отполированную рукоять, сплюнул на бетонный пол. — Говорите, что заботитесь о моем благе… — Он тяжело дышал, глаза его сузились, как у снайпера, выбирающего жертву. — Говорите, что лучше, меня знаете, что мне надо. И следите, следите, следите. Ненавижу!..
Первый удар пришелся роботу в висок. Взвизгнув, смялся металл черепа, посыпалась стеклянное крошево разбитого глаза, вязкое масло — словно загустевшая мертвая кровь — тонкой ниточкой черкнуло пол, нарисовав на нем черный иероглиф.