Самый одинокий человек
Шрифт:
Когда он снова проснулся, на часах было семь. Возможно, утра, хотя скорее всего – вечера. В мире царила тишина. За Эллисом никто не присматривал. Он скатился с кровати и нетвердо встал на ноги. Тело болело от ушибов – по бедру расползалась лиловая тень синяка. Он поплелся в ванную.
Вернувшись, он налил себе чуточку виски в стакан из-под воды. Подошел к окну и раздвинул занавески. Южный парк был припорошен белым, улицы пусты. Он пил виски, прислонясь к книжному шкафу. На глаза попалась фотография их троих – Майкла, его и Энни. Энни обожала книги. На шестую годовщину свадьбы он сделал ей сюрприз. Завязал ей глаза и повел с работы, она работала в библиотеке, в ее новую
Эллис отодвинул засовы и широко распахнул окно. Вздрогнул, не готовый к наступившему холоду. Он встал на колени и выставил руку наружу. Сжал пальцы в кулак, разжал. Сжал, разжал. Прилежно выполнил все, что велела медсестра. Потом вдруг почувствовал усталость, но кровать была очень далеко. Он дотянулся до стеганого одеяла, подтащил его к себе, завернулся и отключился прямо на полу.
Проснулся он оттого, что в комнате было жарко. Он провертелся всю ночь, обуреваемый дурными мыслями, и в конце концов забылся сном, прижавшись к батарее. Он понятия не имел, какой сегодня день, но вдруг вспомнил телефонный разговор с Кэрол и обещание сегодня же проверить трубы в их доме. Он сел и понюхал подмышки. Футболка пахла неприятно, и он встал, дошел до ванны и пустил воду. Боль в руке пульсировала уже не так сильно. Повинуясь указаниям медсестры, он замотал гипс полиэтиленовым пакетом.
Он вышел в сад и вдохнул приятный, хрусткий морозный воздух. Синева неба вытеснила вчерашнюю серость, и слабые лучи зимнего солнца на миг поманили обещанием новой весны, уже начиная превращать снег в подтаявшую кашу. Эллис прислонился спиной к стене кухни и подставил лицо лучам.
– Эллис, ты живой?
Он открыл глаза. Странно, что юноша, стоящий по ту сторону забора, знает его имя.
– Да вроде.
– Что случилось?
– Упал с велосипеда, – улыбнулся Эллис.
– Черт, – сказал студент. – Погоди.
Он скрылся в доме и вышел с исходящей паром кружкой в руке.
– Вот, держи, – произнес он. – Кофе.
И протянул кружку через забор.
Эллис не знал, что сказать. В голове слегка мутилось из-за таблеток и сна, но дело было не в том – его сбил с толку сам поступок, доброта, от которой у него слова застряли в горле. В конце концов он выдавил:
– Спасибо. Я забыл, как тебя…
– Джейми.
– Да, точно. Джейми. Конечно. Извини.
– В общем, пей на здоровье. Я пошел в дом. Если тебе что-нибудь нужно будет, скажи нам.
И он исчез. Эллис сел на скамейку. Кофе был хороший, не растворимый. Настоящий, крепкий, от него даже голод прошел. Надо бы сходить в магазин. Эллис не помнил, когда в последний раз ел что-нибудь посолидней тоста. Он пил кофе и оглядывал сад. Когда-то здесь был настоящий рай. Энни все продумала до мелочей и превратила сад в палитру ярких красок, сменяющихся круглый год. Приносила домой книги по садоводству и сидела над ними за полночь. Рисовала эскизы. Она располовинила газон и посадила такие цветы и кусты, что Эллис даже названий не мог выговорить. Высокие травы струились на ветру, как вода, а вокруг скамьи каждое лето плескалась радость настурций. Настурции – неубиваемые цветы, сказала она, но Эллису и их удалось убить. Все хрупкие, блестящие идеи засохли и рассыпались пылью в тени его пренебрежения. Лишь самые упорные остались цвести среди
Из носа потекло теплое – уж не простуда ли у него начинается? Он поискал в карманах платок, но пришлось обойтись подолом рубашки. Поглядев на пятно, он увидел, что оно красное. Он подставил ладонь ковшиком под подбородок, кое-как ловя текущую кровь. Вернулся на кухню, оторвал бумажных полотенец и крепко прижал комок к носу. Сел на холодные плитки пола и прислонился спиной к холодильнику. Потянувшись за следующей порцией полотенец, он представил себе, что эта рука не его, а жены. Он закрыл глаза. Ощутил ее руку в своей, мягкость ее губ, за которыми тянется по его коже мерцающий след.
«Ты как-то отдалился в последнее время».
– Я идиот.
«Это точно. – Она засмеялась. – Какая муха тебя укусила?»
– Я застрял.
«До сих пор? Ты столько всего собирался сделать».
– Я тоскую по тебе.
«Да ладно. Это не мешает тебе заняться своими планами. Дело не во мне. Ты же это знаешь, правда, Эллис? Элл? Куда ты делся?»
– Я здесь, – сказал он.
«Ты все время куда-то пропадаешь. С тобой стало тяжело общаться в последнее время».
– Извини.
«Я сказала, что дело не во мне».
– Я знаю.
«Так иди и найди его».
– Энни?
Она исчезла, и он еще долго не открывал глаза. Он ощущал холод вокруг, холодные плиты пола. Он слышал пение дроздов и упорное жужжание холодильника. Открыл глаза и отнял от носа компресс. Кровь уже перестала течь. Он встал, шатаясь, и ощутил вокруг себя такое огромное пространство, что чуть не задохнулся.
После обеда снег почти сошел, но Эллис все равно держался главных улиц, потому что их посыпали песком. У Каули-роуд он дождался просвета между машинами и перешел дорогу. Он оглядывался в поисках своего велосипеда, но нигде его не видел. Неужели кто-то его присвоил, барахло такое? Эллис заплатил за этот велосипед пятьдесят фунтов десять лет назад, и даже тогда все говорили, что это грабеж. Давно пора было его поменять, подумал Эллис. Боль в руке поддержала эту внезапную решимость.
Он вспомнил про свет в бывшей лавке Мейбл в ночь несчастного случая и повернул назад, подергать дверь, вдруг там открыто. Дверь, конечно, была заперта, и никаких признаков жизни. Сквозь мутные разводы на стекле он вгляделся во тьму обшарпанной лавки, забитой хламом. Ему не верилось, что это – та самая лавка Мейбл, которую он помнил с детства. Раньше блеклая зеленая занавеска отделяла торговое пространство от жилого. Справа от занавески стоял стол. На столе – кассовый аппарат, проигрыватель и две стопки пластинок. Витрину украшали мешки овощей и ящики фруктов. Посреди лавки, напротив двери – кресло, которое, когда в него садились, пахло мандаринами. Как им троим удавалось перемещаться тут с легкостью, не задевая друг друга?
Мейбл пригласила его составить компанию, когда ее внук Майкл приехал в Оксфорд после смерти отца. Чтобы у Майкла был товарищ-ровесник. Эллис помнил, как стоял на том же месте, что и сейчас. Он и Мейбл – группа встречающих. Оба нервничали и молчали. На улицах лежала снежная тишина.
Мейбл потом много лет говорила, что Майкл приехал со снегом – по-другому она не могла запомнить тот год, когда внук поселился у нее. Январь шестьдесят третьего, подумал Эллис. Нам было по двенадцать лет.