Самый одинокий человек
Шрифт:
Они смотрели, как мини-такси мистера Хана остановилось перед лавкой. Мистер Хан вылез из машины, воздел обе руки к небу и сказал:
– О миссис Райт! Какое чудо – снег!
А Мейбл ответила:
– Мистер Хан, вы простудитесь и заболеете. Вы не привыкли к снегу. А теперь скажите, не забыли ли вы про моего внука?
– Конечно нет! – Он обежал вокруг машины, открыл пассажирскую дверь. – Один обретенный внук и два полных чемодана книг!
– Входите, входите! – воскликнула Мейбл, и они втроем сгрудились у маленького электрического обогревателя, проигрывающего битву с ночным морозом. Мистер
Эллис подошел к окну. За спиной тихо тикали часы, желтый прямоугольник света из итальянского кафе падал на белую мостовую. Он услышал голос Мейбл: «Ты, наверно, голодный», и ответ Майкла: «Нет, вовсе нет». Майкл подошел и встал рядом с Эллисом. Они поглядели друг на друга в отражении, в стекле: снег падал у них за глазами. Они стали смотреть, как медленно и осторожно идет через улицу монахиня к соседней церкви Иоанна и Марии. Вернулся мистер Хан. Он показал пальцем:
– Смотрите, пингвин!
И они засмеялись.
Позже, в комнате Майкла, Эллис спросил:
– А что, они правда оба полны книг?
– Нет, только один, – ответил Майкл, открывая чемодан.
– Я не читаю книг, – сказал Эллис.
– А это тогда что такое? – Майкл показал на черную книжку в руках у Эллиса.
– Мой альбом для зарисовок. Я его всюду с собой ношу.
– Можно посмотреть?
– Конечно. – Эллис протянул ему альбом.
Майкл перелистал страницы, подытоживая кивком каждый рисунок. Вдруг он остановился.
– А это кто? – Он открыл страницу с портретом женщины.
– Мама.
– Она правда так выглядит?
– Да.
– Она очень красивая.
– Правда?
– А разве ты сам не видишь?
– Это же мама.
– А моя ушла.
– Почему?
Он пожал плечами:
– Просто взяла и ушла.
– Ты думаешь, она вернется?
– Скорее всего, она уже просто не знает, где я. – Он вернул Эллису альбом. – Можешь нарисовать меня, если хочешь.
– Хорошо. Прямо сейчас?
– Нет. Через пару дней. Нарисуешь меня так, чтобы я выглядел интересно. Чтоб был похож на поэта.
Эллис отошел от лавки. По улице медленно приближался автобус. Эллис перешел дорогу и поднял руку. Он сел в одиночестве в задней части автобуса и закрыл глаза. У него вдруг закружилась голова от воспоминаний и лекарств.
Он редко заходил в дом отца, когда там никого не было. Правду сказать, он редко заходил и когда отец был дома. Эллис делал все, чтобы избежать безмолвного взаимопонимания, от которого обоим делалось неловко. Он вылез из автобуса раньше своей остановки и остаток пути прошел пешком под небом, снова затянутым тучами. Что такое в этих улицах каждый раз повергает его в состояние детского страха?
День почти
В доме было тепло – собственно, это все, что хотела знать Кэрол: оставили ли они отопление включенным, чтобы дом не выстыл в надвигающихся морозах. Можно уходить. Но он не ушел. Прошлое взяло его в плен и против воли втянуло в заднюю комнату, которая почти не изменилась со дней его юности.
В комнате все еще пахло ужином. Ростбиф. Они всегда едят ростбиф в ночь перед отъездом – мало ли как будут кормить в гостинице. Типичная для отца нить рассуждений. Эллис огляделся. Стол, комод – мрачная темная дубовая громада, – зеркало. Почти все как раньше. Разве что кресла обили заново; но содрать новую бордово-синюю обивку – и прежний унылый узор откроется снова. Эллис раздвинул занавески и выглянул в сад. Среди камней рокария кое-где лежали белые пятна снега. Задумчивые фиолетовые крокусы. Вдали в ложных сумерках виден автомобильный завод. Эллис заметил, что ковер в комнате новый, но общая цветовая гамма – оттенки бурого – не изменилась. Может быть, Кэрол настояла. Сказала: «Либо старый ковер, либо я». Может, она такая женщина, что готова настаивать на своем, не боясь репрессий. Он остановился у стены напротив двери. Здесь когда-то висели «Подсолнухи», картина его матери.
Бывало, она вдруг останавливалась у картины, внезапно прерывая речь или жест в присутствии этого желтого цвета. Картина была ее утешением. Источником вдохновения. Исповедальней.
Однажды, вскоре после того, как Майкл переехал в Оксфорд, Эллис привел его домой – то была первая встреча Майкла и Доры, матери Эллиса. Он помнил, как заворожены они были друг другом, как почти сразу погрузились в разговор, как ловко Майкл вдвинул ее на пустующее место своей собственной матери.
Он помнил, как Майкл остановился перед «Подсолнухами», разинув рот, и спросил:
– Миссис Джадд, это оригинал?
– Нет! – воскликнула мать. – Боже милостивый, конечно нет. И очень жаль! Нет. Я выиграла эту картину в лотерею.
– Я просто хотел сказать, что, будь это оригинал, он, возможно, стоил бы значительную сумму.
Мать уставилась на Майкла:
– Какой ты смешной.
Она принесла сэндвичи из кухни, поставила блюдо перед ними и спросила:
– А ты знаешь, кто нарисовал эту картину?
– Ван Гог, – ответил Майкл.
Дора посмотрела на сына и засмеялась:
– Это ты ему сказал.
– Я не говорил! – запротестовал он.
– Он не говорил, – подтвердил Майкл. – Я много знаю.
– Ешьте, – сказала она, и мальчики потянулись к сэндвичам.
– Он отрезал себе ухо, – сказал Майкл.
– Верно, – подтвердила Дора.
– Бритвой, – сказал Майкл.
– Зачем он это сделал? – спросил Эллис.
– Кто знает, – ответила его мать.
– Сумасшедший был, – сказал Майкл.
– Не может быть! – отозвался Эллис.
– Я бы себе отрезал что-нибудь такое, что не на виду, – сказал Майкл. – Палец на ноге, например.