Самый опасный человек Японии
Шрифт:
— Слона мы по случаю военного времени обеспечить не можем. К тому же выступление — не главное. Он собирается основать свою собственную, особенную школу разведчиков.
— А у нас что, — осторожно осведомился Кимитакэ, — неужели не было такой школы?
— Была, но выпускники были так себе, — адмирал невольно поморщился. — И мало их было. Приходилось использовать всяких странных добровольцев, к нам даже из «Общества чёрного дракона» приходили, но и от них толку было мало.
— Но почему? Неужели для таких патриотов есть что-то невозможное.
— Там все беды и были от патриотизма.
— Но зачем обязательно знать язык? Наши разведчики могли маскироваться, например, под купцов или монахов. Раз они не могли скрыть японское происхождение, почему бы им не скрыть связи с японской армией?
— Хорошо думаешь, — заметил адмирал. — В правильном направлении. Если и дальше будешь думать, у тебя появится шанс попасть на обучение к Окаве Сюмэю.
— Думаете, я там буду полезен?
— Я думаю, ты неплохо проведёшь там время — а я всегда за это.
— Только вы сперва расскажите, что было не так с разведкой.
— Мы прекрасно понимали, что под корейца замаскироваться сложно — у японцев даже лицо другой формы. Поэтому легенда всегда была под японца. Но без знания языка было непросто вести работу даже с местными агентами. Ты, я думаю, догадываешься, что шпиону не обязательно чисто говорить на языке — достаточно хорошо воспринимать его на слух. Но если он смог этим овладеть, получать информацию становится невероятно просто. Когда до человека доходит, что иностранец способен понять, что он говорит, — этот человек становится всё равно что голый. А вопрос как бы невзначай на родном для человека языке и вовсе пронзает его не хуже короткого меча. Он понимает, что укрыться некуда, что его видят насквозь. И ему остаётся только смириться и сотрудничать.
— Неужели Гакусюин привлёк его только потому, что наши выпускники хороши в европейских языках? Мы же не собираемся вести разведку в Европе.
— Вести разведку вы будете там, куда пошлют. А что касается условий приёма — это не Гакусюин, туда будут брать действительно лучших. В том числе иностранцев. Мы вот освободили какое-то количество колоний — и нам нужны теперь местные кадры, которые будут проводить прояпонскую политику. Потому что, как ты сам понимаешь, европейцы тут не годятся, даже если они каким-то чудом наловчились в местном языке. Китайцы, малайцы, вьетнамцы и камбоджийцы — станут ещё и японцами. Примерно то же самое, что уже проделано на Тайване. Тебе это может быть знакомо, ведь твой дед осваивал Карафуто.
— Ну, моему деду было проще. Русские ушли вместе с армией, айну было немного. Он вообще планировал перебить всех этих айну, когда поселенцев накопится достаточное количество. Всё равно они не азиаты.
— Метод твоего дедушки тут не подходит — китайцев и малайцев слишком много. Придётся перетягивать их на нашу сторону.
— И это хотят поручить — мне? Да эти китайцы со смеху помрут, когда увидят моё тщедушное тело.
— Нет. Ты можешь быть интересен своими успехами в древнем искусстве боевой каллиграфии. Мне вот доложили, — на этом месте лицо учителя стало очень загадочным, — что ты недурно сражаешься кистью. Даже выиграл несколько
— Это только слухи, — заверил Кимитакэ директора школы и всё равно ощутил, что уши предательски покраснели.
— Скажи, а ты не знаешь случайно других ребят, которые таким увлекаются? — вдруг спросил адмирал. — Ты мог их встречать в кружке или на подпольных каллиграфических боях. Я уверен, что среди простонародья есть пара толковых мальчишек.
— Иногда мне кажется, что у нас во всей стране остался только один подлинный знаток каллиграфической магии, — заметил Кимитакэ. — И это, к сожалению, я. А ведь это древнее искусство достойно лучшего.
— Можешь быть спокоен, таких немало, — заявил адмирал. — Вы просто очень хорошо прячетесь. А среди китайцев их наверняка сотни и тысячи. Прячутся, хитрецы, среди гор где-нибудь в Сычуани. А что, если их американцы завербуют? Или, что ещё хуже, они сами завербуются в коммунисты? Ты лучше меня знаешь, что они могут устроить против нашей героической армии. Нам и так от тунгусских шаманов в Маньчжурии несладко, а тут ещё начнётся магия Высокой Культуры… В наше время всё, что может быть использовано как оружие, должно быть поставлено на службу государству, вот так!
— Я был бы, конечно, счастлив погибнуть в бою.
— А вот я бы не был. Не хотелось бы терять такого толкового ученика в простой пехотной стычке.
— Но кто-то же должен воевать!
— Можешь не беспокоиться, у государства и так достаточно пригодных по здоровью деревенских призывников, которые погибнут не только героически, но и с большей пользой. От ребят вроде тебя требуется другое — усердная учёба. Всё дело в том, что господин Окава Сюмэй собирается открыть не просто школу разведчиков, а нечто наподобие древних школ ниндзя, по заветам синоби, соединённым с новейшими достижениями точных наук. Он хочет готовить разведчиков-магов, разведчиков со сверхспособностями. И ему нужны ребята вроде тебя, которые умеют что-то необычное. Что-то, что приведёт врагов в недоумение… Скажи, что ты об этом всём думаешь?
— Я всегда мечтаю о великом, — ответил Кимитакэ. — О прекрасном всё мечтаю я.
Адмирал помолчал, подумал, поизучал опустевшую бутылку. Потом поставил её на пол и констатировал:
— Я склонен думать, что вы сработаетесь с Сюмэй-сэнсэем. Ему вот такие нужны!
Кимитакэ перевёл дыхание и произнёс:
— Меня несколько смущает…
— Что такое? Боишься, что вьетнамцы покусают?
— Я читал некоторые сочинения Окавы Сюмэя.
— Зря ты это делал. Впрочем, не важно. И что?
— Мне кажется, или там что-то… странное. Читать интересно, но, по-моему, он слишком смело обобщает. Иногда кажется, что он просто издевается над читателями.
— Что поделать — великие религиозные деятели или хотя бы поэты обычно действуют всего в шаге от безумия. И сама эта грань очаровывает публику, словно пассы канатоходца. Все с нетерпением ждут: когда же он переступит? Когда же он упадёт? Хотя всем ясно, что если канатоходец и вправду грохнется, то представление будет окончено.
— Но что, если он затащит туда же, на проволоку, всех нас, своих учеников?