Самый опасный человек Японии
Шрифт:
В этом отношении экзамен был до ужаса похож на саму жизнь.
— А почему вас двое? — нарушил молчание заместитель директора. — Сказано же: по одному заходить.
— В силу особых обстоятельств, — отозвался Юкио, — некоторые особенно талантливые ученики нашей школы весьма ценны для государства. Разумеется, враги были бы очень рады им как-то навредить, желательно насмерть. Поэтому к таким учащимся приставлен телохранитель из числа других, бесполезных учащихся. Чтобы с ними ничего не вышло.
— Не думаю, что тот, кого ты притащил,
— Совершенно верно, — ответил Юкио. — Это я его защищаю.
— И кто тебя на это уполномочил?
— Название Стальная Хризантема вам о чём-нибудь говорит?
Члены комиссии переглянулись. Не очень ясно, к какому выводу они пришли, но заместитель директора прекратил свои расспросы.
— Ваше имя, — скомандовал генерал, открывая новую страницу в блокноте.
— Сатотакэ Юкио, — ответил Юкио, сложив руки за спиной. — Сатотакэ пишется теми же иероглифами, которые в китайском чтении звучат: РИ-ДЗЭН. Полагаю, вы легко их определите.
— Странные знаки, — заметил военный. — Если у вас в семье и правда имя в фамилию перешло, то имя «Сатотакэ» так не пишется.
— Возможно, моя фамилия произошла не от имени, — ответил Юкио. — Возможно, это какое-то прозвище или искаженное иноземное слово. Например, латинское слово Legion, они могли узнать его от миссионеров-католиков. Японец, скорее всего, произнесёт его как «ридзэн». А иероглифы уже потом подобрали.
— И с чего бы миссионерам-католикам называть кого-то Легионом?
— Они имели в виду, что «Легион имя мне, потому что нас много».
Окава Сюмэй заулыбался и повернулся к военному.
— Он хорош, — произнёс профессор. — Европейскую классику знает. Запишите это.
Генерал записал, а потом спросил:
— Какими языками вы владеете.
— Japanese, — ответил Юкио. — Fluently.
— Почему вы считаете, что подходите для особой школы переводчиков?
Вместо ответа Сатотакэ принялся стаскивать с себя чёрный френч школьной формы. Под френчем не оказалось ни рубашки, ни нижней майки. И прежде чем члены комиссии успели сообразить, что вообще происходит, френч полетел на пол, а обнажённый до пояса Юкио уже подскочил к столику и схватил канцелярский нож прямо у них из-под носа.
— Я так считаю, что вам придётся меня взять, — всё таким же невозмутимо-холодным голосом произнёс он. — Потому что если вы меня не возьмёте, я выпущу себе кишки прямо вам на стол. Это вызовет смерть для меня и огромный скандал для вас с Министерством образования. А вам проблемы не нужны. Вам ученики нужны, а не проблемы.
Кимитакэ успел заметить, что тело у его друга такое же точёное, не сильное, но изящное, с безукоризненной осанкой и с неплохим мышечным корсетом. Конечно, не античная статуя — скорее, европеец под воздействием японского искусства, который рисует изысканную обнажёнку для столичных эстетов. Какой-нибудь Обри
А ещё заметил, как нестерпимо ярко горит солнце на лезвии занесённого канцелярского ножа.
Потом тишина закончилась.
— Превосходно! — воскликнул генерал. — То, что надо! Вот это самоотдача, вот это страсть! Молодой человек, мы вас берём! Пишите приглашение! Такие нам нужны! Такие нам нужны.
Юкио поклонился комиссии — так низко, что чуть не угодил краем волос в чернильницу. И зашагал обратно. По дороге он поднял куртку и снова в неё забрался.
Тем временем Окава Сюмэй уже отложил кисточку и поднял готовое приглашение.
— А бумагу возьмёте?
— А вы меня без бумаги не возьмёте?
Самый опасный человек Японии горестно вздохнул:
— Взять-то возьмём, — сказал он. — Проблемы просто будут. Вдруг кто-то жалобу напишет: почему какого-то Сатотакэ приняли, хотя приглашения при себе не было? Это ты на Стальную Хризантему работаешь, а мы, к сожалению, на правительство.
— Разумеется, — произнёс Юкио. Но приглашение забрал. Потом отошёл к выходу, где был прислонён его зонтик. Снова сложил руки на зонтике и принялся ждать.
Теперь шёл Кимитакэ. И с каждым шагом пол казался ему всё более хлипким. Казалось, сейчас он провалится — вниз, в подпол, в смертоносное смердящее болото…
— Это Котака, — пояснил заместитель директора. — Лучший ученик в выпускном классе.
— Кимитакэ, — поправил его школьник.
— Что?
— Моё имя читается: Кимитакэ.
— Что ты о себе возомнил? Думаешь, я иероглифов не знаю.
Генерал воспринял это спокойней. Полез куда-то за спину и достал громадный том в синей обложке. Сперва заглянул в указатель ключей, потом перелистнул на нужную страницу и хмыкнул.
— Действительно, в именах это читается «Кимитакэ». Имя помечено как редкое. Желаете посмотреть?
— Я доверяю вам безусловно, — торопливо заговорил заместитель директора. — Просто не знал, что есть и такие иероглифы. Прошу простить моё невежество.
— Для «Розы» тоже есть иероглиф, только им никто давно не пользуется, — назидательно произнёс генерал. Он захлопнул словарь и опять обратился к школьнику: — Не беспокойся, если тебе кажется, что ты в чём-то подходишь не до конца. Нам нужны разные люди.
— Вот именно! — вступил Окава Сюмэй. — Я про это и пишу. Наши мечи должны быть обоюдоострыми. Такой меч будет беспощаден к несправедливости, которая пронизывает современную Азию. И в то же время он будет ещё более беспощаден к злу, которое укрылось в самой Японии. Таким образом, те, кто сражается за возрождение Азии, неизбежно становятся теми, кто воюет за реформу и построение более счастливой Японии.
На этом месте Кимитакэ чудом не рассмеялся. Как только он услышал про обоюдоострый меч, ему немедленно вспомнилась история про интервью гейши, которая сопровождала одного знаменитого французского писателя во время его путешествия в Токио.