Самый темный соблазн
Шрифт:
Виола стиснула зубы. Свежие цветы рассыпались по красочным вазам и присутствовали в каждом предмете мебели в комнате, кроме кровати. Хотя, цветы вплелись в её кованные столбики, обвиваясь и цепляясь за них подобно плющу.
В центре противоположной стены висел портрет. И славные небеса, Виола медленно подошла к нему. Внимание к деталям просто ошеломляло.
Виола могла лишь на мгновение задержать на портрете взгляд, изучить одну его маленькую часть, отвести взгляд, а затем снова взглянуть на портрет, изучив другую часть, повторяя снова и снова этот процесс,
На картине была Эшлин, которая развалилась в покрытом буйной растительностью саду. В её волосах, на теле и вокруг рассыпались цветочные лепестки. Но лепестки не были лепестками, а лицами.
Слишком много лиц. Здесь были воины, их женщины, лица, которые Виола не узнавала, и те, что узнала… включая и собственное. Она быстро отвела взгляд от своего изображения, решив обдумать его присутствие на картине в более безопасное время.
Одна из рук Эшлин была обнажена и до локтя покрыта татуировкой. Пламя и снегопад сплелись вместе, и хотя пламя должно было растопить снег, а снег погасить огонь, эти стихии как-то подкармливали друг друга, становясь ярче и сильней, перемещаясь вверх по её руке.
Перед Эшлин располагался водоём с отражающей поверхностью, из тёмных глубин которого на неё смотрел Мэддокс. Эшлин тянулась к нему рукой, покрытой татуировкой. Серебряное кольцо на её указательном пальце величественно святилось.
Нервные окончания Виолы покалывало. Она видела картины, подобные этой и раньше, но не могла вспомнить, где и когда. Что Виола действительно знала, так это то, что каждый цвет, каждое лицо, каждый дюйм что-то означает. По-настоящему. Это был символизм во всей красе. Только она не знала, как его расшифровать.
— Кто это нарисовал? — Спросила Виола, испытывая благоговейный трепет. Она выпрямилась и отвернулась от картины прежде, чем потеряет часы своей жизни. Также, как она теряла часы каждый раз, когда замечала своё отражение.
— Даника, женщина Рейеса, — пробормотал Мэддокс.
Даника. Хм. Теперь, когда картина была за спиной Виолы, она позволила себе задаться вопросом о своём присутствии на ней. Виола лишь этим утром познакомилась с Даникой. Женщина казалась человеком, но после увиденного, Виола поняла, что в ней что-то большее.
— Изысканное произведение.
— Все её творения таковы, — произнесла Эшлин с гордостью.
— Она видит будущее?
— Мы не будем обсуждать это, — ответил Мэддокс.
Значит, да, видит.
— Даника, несомненно, захочет нарисовать мой портрет. Мне придётся проверить свой график и посмотреть, есть ли у меня свободное время, чтобы попозировать ей.
"Если нет, то я найду его. Я должна расспросить её. Хочу больше узнать о себе."
Эшлин снова захихикала, а Мэддокс — нахмурился.
Он положил свою женщину на кровать и накрыл одеялом. Затем пригладил волосы у её лба так нежно, словно Эшлин была хрупким новорожденным.
— Что ты хочешь, милая? Скажи, и я тут же это достану.
Эшлин изящными пальцами погладила свой живот. На её пухлых губах заиграла
— Мне бы очень-очень хотелось апельсин. Но только один. В прошлый раз, когда у меня появилось это желание, ты мне притащил целую рощу.
— Я принесу тебе самый лучший, самый сочный апельсин, который ты никогда ещё не пробовала. — Задержавшись, словно не мог отвести от неё взгляд, Мэддокс погладил Эшлин по щеке. Затем, вынудив себя оторваться от неё, он бросил угрожающий взгляд на Виолу.
— Ты будешь охранять её ценой своей жизни. А если причинишь ей боль, даже нечаянно… — Он сжал руки в кулаки.
— Не можешь придумать что-нибудь достаточно ужасное? — Виола на мгновение задумалась. — Могу я предложить извлечение внутренних органов? Ты можешь подвесить меня к потолку за мои кишки. Это было бы действительно ужасно.
Мэддокс уставился на неё.
— Однако, хочу предупредить. Кишки розового цвета, а розовый — мой любимый. Постойте. Кого я обманываю? Мне нравятся все цвета. Поэтому, если пойдёшь этим путём, будь готов влюбляться в меня снова и снова.
Мэддокс захлопнул рот и скривил губы.
— Значит так. Я остаюсь, а ты, Виола, идёшь за апельсином.
— Как бы не так. Если только мы не пойдём вместе, и ты понесёшь меня. — От всей этой ходьбы у Виолы пульсировали ноги.
Мэддокс посмотрел на дверь, затем на Виолу, затем снова на дверь и снова на Виолу.
О, да ладно.
— Живущий здесь ангел уже сказал вам, что я чиста сердцем, мне можно мне доверять, и бла-бла-бла. — Что удивило Виолу, потому что она не была уверена, что когда-нибудь была чиста сердцем. То, что воины поверили тёмноволосой девушке без малейших колебаний, действительно удивило её. По идее, они самые подозрительные существа на земле. — О, и захвати апельсин для меня, но положи его рядом с гамбургером и картошкой-фри. Я пропустила обед.
Отпустив несколько угроз в её адрес, Мэддокс наконец вышел из комнаты.
— Чрезмерно ужасная мамочка, — пробормотала Виола. — Фу!
— Ты никогда не влюблялась? — Спросила Эшлин.
— Здрасьте, приехали. Я не дура.
— Это означает да?
— Гм, ага, это означает нет.
Её горячность встретила безмятежная улыбка.
— Почему так много ужаса от такой перспективы?
Боль в груди вернулась. Виола тёрла и тёрла, едва не протерев футболку и кожу под ней, но проклятая боль не унималась.
— Не знаю. — Пора сменить тему. — Я подумываю об организации здесь, в моём новом доме, ночи встреч и, скрестим пальцы, позволить одиноким воинам поухаживать за мной. — Виола подошла к кровати и села на край. — Может, что-то вроде экспресс-свидания, потому что, обычно, я не выдерживаю с мужчиной рядом больше нескольких минут за раз. Затем тем, кто мне понравился, я дам розы, а остальным придётся паковать чемоданы и надолго покинуть крепость.
— Хмм. Отлично. — Эшлин постучала пальцем по подбородку. Уголки её губ дрогнули, словно она боролась с очередным приступом смеха. — Веришь или нет, но осталось всего лишь несколько холостяков.