Самый жестокий месяц
Шрифт:
– Мама! – крикнула Софи из кухни. – Мама, ты здесь? Мне нужна твоя помощь.
Хейзел вернулась из своего далека и направилась к дочери, поначалу медленно, но увеличивая скорость по мере того, как до нее доходили эти слова.
«Мне нужна твоя помощь».
В кухне она обнаружила Софи, лежащую на кухонном столе с поднятой ногой и перекошенным от боли лицом.
– Что такое? Что случилось?
Хейзел наклонилась потрогать ногу дочери, но Софи отдернула ее:
– Нет! Больно.
– Ну-ка, сядь. Дай я посмотрю.
Ей удалось перетащить Софи с кухонного стола на стул.
– Я ее подвернула в выбоине на подъездной дорожке. Сколько я тебе говорила: эти ямы нужно засыпать.
– Я знаю. Прости.
– Я ходила за твоей почтой – и вот тебе на.
– Дай мне посмотреть.
Хейзел нагнулась и осторожными опытными пальцами принялась обследовать щиколотку дочери.
Десять минут спустя Софи была устроена на диване в гостиной, в руке у нее был телевизионный пульт, на тарелке лежал сэндвич с ветчиной, на подносе стояла бутылочка диетической колы. Хейзел туго забинтовала щиколотку дочери и нашла пару старых костылей, оставшихся от того времени, когда Софи повредила ногу в прошлый раз.
Странным образом головокружение, рассеянность и растерянность прошли. Теперь ее мысли целиком были заняты дочерью, которой требовалась помощь.
Оливье принес блюдо с сэндвичами во второй зал своего бистро. Еще он поставил на подсобный столик кастрюлю грибного супа с кориандром, несколько бутылок пива и лимонада на разный вкус. Когда команда Гамаша пришла на ланч, Оливье взял Гамаша под локоть и отвел в сторону.
– Вы видели сегодняшнюю газету? – спросил Оливье.
– «Ла журне»?
Оливье кивнул:
– Ведь это вас имели в виду?
– Я думаю, да.
– Но почему? – прошептал Оливье.
– Не знаю.
– Они часто делают такие вещи?
– Не часто, но делают.
Он сказал это беспечным тоном, и Оливье расслабился.
– Если вам что-то нужно, дайте мне знать.
Оливье поспешил к своим обязанностям – наступило трудное время ланча. Гамаш налил себе тарелку супа, положил жареные овощи, итальянский сэндвич с козьим сыром и сел.
Вокруг сидели его подчиненные, ели суп, сэндвичи и осторожно поглядывали в его сторону. Кроме Николь, которая ела, опустив голову. Хотя они и сидели кругом, ей каким-то образом удавалось делать вид, что она сидит совсем за другим столом, совсем в другом помещении.
Не ошибся ли он, пригласив ее на это расследование?
Гамаш работал с нею вот уже два года, и, похоже, ничего в ней не менялось. Это сильно беспокоило его. Агент Николь, казалось, копила обиды, копила и нагромождала одну на другую. Она была идеальным маленьким генератором огорчений, шрамов и раздражений. Ее фабрика работала денно и нощно, оттачивая ее злость. Добрые намерения она трактовала как покушение на нее, подарки – как бесчестье, счастье других людей – как личное оскорбление. Она помнила каждую обиду. Ни о чем не забывала, кроме своей гордыни.
Но в то же время Иветт Николь демонстрировала способности к расследованию убийств. Она была своего рода идиоткой, обладающей этой единственной способностью, которая, возможно, воспринималась как ум.
И на расследование этого дела
Гамаш взглянул на Николь, которая так низко склонилась над тарелкой, что туда падали ее волосы. Они свисали таким образом, что образовывали практически непроницаемый занавес. Но в просвете между прядями волос он все же мог видеть ложку, с которой проливалась жидкость, пока Николь подносила ее ко рту.
– Вероятно, вы все читали это. – Гамаш поднял номер «Ла журне».
Все закивали.
– Они, конечно, имели в виду меня, но это ничего не значит. После долгого уик-энда никаких новостей нет, поэтому решили вытащить на свет божий дело Арно. Это все. Не хочу, чтобы это мешало вашей работе. D’accord? [50]
Он оглядел команду. Агент Лемье согласно кивал, агент Николь отжимала суп с кончиков волос с помощью бумажной салфетки и притворялась, что не слышит его. Инспектор Бовуар внимательно посмотрел на шефа, резко кивнул и принялся запихивать в рот громадный сэндвич с ростбифом и хреном на круассане.
50
Вам ясно? (фр.)
– Агент Лакост?
Изабель Лакост сидела неподвижно, глядя на Гамаша. Она не ела, не кивала, не говорила. Просто смотрела.
– Ответь мне, – попросил Гамаш.
Он перестал есть, сложил руки на коленях и все внимание сосредоточил на ней.
– Мне кажется, тут что-то есть, сэр. Вы всегда говорите, что ничто не случается беспричинно. Я думаю, что есть своя причина и у появления этой заметки.
– Что это за причина, по-твоему?
– Вы знаете, что это за причина, сэр. Та же, что и всегда. Они хотят избавиться от вас.
– И кто же эти «они»?
– Люди в Квебекской полиции, которые остаются преданными Арно.
Лакост выпалила это не задумываясь. Еще бы, ведь она все утро размышляла об этом, вот и пришла к такому заключению.
Как он воспримет ее слова?
Арман Гамаш смотрел через стол прямо ей в глаза. Его собственные карие глаза глядели спокойно, задумчиво и уверенно. Агент Лакост никогда не забывала, что в любом хаосе, невзирая на все угрозы и стрессы, на все нападки, словесные и физические, они продолжали ловить преступников. И всегда за все отвечал спокойный и сильный старший инспектор Гамаш. Он стоял во главе их отдела, и на то были свои основания: он ни разу не дрогнул. Как не дрогнул и сейчас.
– Пусть они остаются при своих причинах, – сказал он наконец. – Мне не обязательно об этом думать.
Он обвел взглядом свою команду. Даже агент Николь смотрела на него, чуть приоткрыв рот.
– А как насчет остальных? – спросила Лакост. – Местных жителей? Или других агентов полиции? Ведь люди поверят в это.
– И что?
– Это может повредить нам.
– И что я должен сделать? Выйти на улицу и кричать, что все это ложь? Я могу сделать две вещи. Могу расстроиться и разволноваться. А могу не обращать на это внимания. Как по-вашему, что я выберу?