Самый жестокий месяц
Шрифт:
– И я делаю это, слушая.
Агент Лемье знал, как сказать людям то, что они хотят услышать.
– Есть четыре фразы, которые позволяют достигнуть мудрости. Я хочу, чтобы ты их запомнил и следовал им. Ты готов?
Агент Лемье вытащил блокнот и авторучку и замер, приготовившись записывать.
– Ты должен научиться говорить: «Я не знаю», «Мне нужна помощь», «Прошу прощения», «Я ошибался».
Агент Лемье записал эти слова. Час спустя он сидел в кабинете суперинтенданта Бребёфа и показывал ему эту запись. Он ожидал услышать смех, но вместо этого суперинтендант сжал губы так, что они побелели, и стиснул челюсти.
– Я
– Вряд ли они стоят того, чтобы их помнить, – заметил Лемье, полагая, что именно это хочет услышать Бребёф.
Он ошибался.
– Ты дурак, Лемье. Ты хоть представляешь себе, с кем имеешь дело? И с чего я взял, черт побери, что ты сможешь в чем-то преуспеть против Гамаша!
– Знаете, – сказал Лемье, словно и не слышал упрека, – такое впечатление, что старший инспектор Гамаш сам верит в это.
«Как и я когда-то, – подумал Бребёф. – Когда я любил Армана. Когда мы доверяли друг другу и обещали друг друга защищать. В те времена, когда я еще мог признать, что ошибаюсь, что мне нужна помощь, что я чего-то не знаю. Когда я еще умел извиняться».
Но это было давно.
– Ну а я все же не настолько глуп, – тихо произнес агент Лемье.
Бребёф ждал неизбежного скулежа, сомнений, был готов подтвердить, что они делают нужное дело, что Гамаш предал Квебекскую полицию, что Лемье умный молодой человек и сможет отличить ложь Гамаша от правды. Бребёфу так часто приходилось повторять эти слова запутавшемуся Лемье, что он и сам начал в них верить.
Он смотрел на агента и ждал. Но видел перед собой уравновешенного, сдержанного полицейского.
Хорошо. Хорошо.
Однако сердце Бребёфа обдувал слабый холодный ветерок.
– Он сказал мне еще кое-что, – проговорил Лемье, остановившись у дверей и обезоруживающе улыбнувшись. – Матфей, глава десятая, стих тридцать шестой.
Бребёф с каменным лицом проследил, как агент Лемье бесшумно закрывает за собой дверь. После этого он снова начал дышать. Поверхностно, учащенно. Почти как при удушье. Он опустил глаза и увидел, что пальцы его сжаты в кулак, в котором он держит смятый клочок бумаги с четырьмя простыми предложениями.
А в ушах у него – последние слова, сказанные Лемье.
Матфей, глава десятая, стих тридцать шестой.
Он и это тоже забыл. Но он знал, что долго не забудет выражения на лице Лемье. Он видел на этом лице не прежнее знакомое угодливое, озабоченное, умоляющее выражение человека, которого требуется убеждать. Нет, то было выражение человека, которого это больше не волнует. Бребёфа удивил даже не ум, светившийся в глазах агента, а коварство.
Теперь агент Лемье слушал и ждал, когда месье Беливо скажет еще что-нибудь, но старик, казалось, тоже был готов ждать.
– Как умерла ваша жена?
– Инсульт. Высокое давление. Она умерла не скоропостижно. Я смог привезти ее домой и несколько месяцев ухаживал за ней. Но у нее случился еще один инсульт, который ее и убил. Она похоронена за церковью Святого Томаса на старом кладбище, где лежат ее и мои родители.
Агент Лемье подумал, что нет ничего хуже, чем быть похороненным в этом месте. Он предполагал, что его похоронят в Монреале, или
Согласно этому плану Робер Лемье не собирался надолго задерживаться в полиции. Только на срок, достаточный, чтобы подняться по карьерной лестнице, заработать себе имя, а потом идти в политику. Все было возможно. Или станет возможно, когда он покончит с Гамашем. Это сделает его героем. А герои получают награды.
– Bonjour, Monsieur B'eliveau. – В магазин вошла Мирна Ландерс, заполнив помещение солнечным светом и улыбками. – Я не помешала?
– Вовсе нет. – Агент Лемье захлопнул свой блокнот. – Мы просто перекинулись несколькими словами. Как поживаете?
– Неплохо. – Она обратилась к месье Беливо: – Как у вас дела? Я слышала, вы вчера обедали с Питером и Кларой.
– Верно. Это было большое утешение. Дела у меня точно так, как того и следовало ожидать.
– Печальное событие, – сказала Мирна, решив не пытаться вывести месье Беливо из его полноправной скорби. – Я пришла купить газету. Дайте мне, пожалуйста, «Ла журне».
– На эту газету сегодня спрос.
– Там появилась странная статья.
Мирна подумала, что, может быть, стоит помалкивать на сей счет, но затем решила, что новость все равно уже разошлась по деревне. Она заплатила за газету, перелистала страницы и нашла городскую колонку.
Все трое склонились над газетой, потом все трое разогнулись, словно богомольцы после древней молитвы. Двое были расстроены. Третий пребывал в экстазе.
В этот момент кряканье привлекло их внимание к распахнувшейся сетчатой двери.
Глава двадцать третья
– Месье Сандон! – выкрикнул инспектор Бовуар в тысячный раз.
Его уже начинало охватывать беспокойство. Он находился посреди леса рядом с Сен-Реми. Одиль сказала ему, где он найдет пикап Жиля и его следы в лесу. Найти машину Бовуару удалось без труда. Он лишь два раза потерялся на пути в этот тупичок. А вот найти человека оказалось гораздо труднее. На деревьях только-только начали завязываться почки, так что листья не затрудняли обзора, но идти по бурелому, болоту и камням оказалось нелегко. Эта среда не была для Бовуара естественной. Он перебирался через осклизлые камни, попадал ногами в грязевые лужи, скрытые под гниловатыми осенними листьями. Его великолепные кожаные ботинки (он знал, что покупать такие ботинки – безрассудство с его стороны, но до резины опускаться не собирался) были наполнены водой, грязью и веточками.
Когда он вышел на свежий воздух из приторной атмосферы магазина, Одиль прокричала ему вслед фразу, которая до сих пор звучала у него в ушах.
«Берегитесь медведя», – весело пропела она.
Войдя в лес, Бовуар первым делом нашел палку, чтобы в случае чего ударить медведя по носу. Или это акул нужно бить по носу? Он был готов и к тому и к другому. А медведь, сожрав его, сможет воспользоваться палкой как зубочисткой.
У Бовуара был пистолет, но Гамаш приучил его к мысли о том, что доставать оружие нужно только в том случае, если ты и в самом деле собираешься стрелять, а потому пистолет оставался в кобуре.