Сан-Блас. Избранное
Шрифт:
Не знаю почему, но этот полудикарь, одетый, как и все канадские скваттеры, и только сохранивший свои живописные перья, внушал мне доверие. Стараясь подделаться под его язык, я ответил:
— Сюда призвал меня старший в моем племени, — он умирает, и изо всех нас я один только вижу свет солнца. Зовут его Альфонс Санта Фе…
— Так его звали, чужеземец… Великий начальник уж умер, и дух его скитается в стране вечной охоты. Но я обещал ему перед смертью дождаться тебя, провести до белой реки и до двери быстрой воды, найти там тебе столько людей, как два раза пальцы на этой руке, а что будет дальше — это знал великий начальник и должен знать ты. Я не знаю.
Теперь
Мой европейский костюм пришлось, разумеется, бросить и облечься в другой, более подходящий для странствований по канадским лесам, и мы, не теряя времени, через сутки после моего прибытия в Квебек надолго углубились в темнеющие заросли сосен. Строго проверенный компас — для меня и яркие звезды для двух моих спутников, — у моего индейца оказался товарищ, — указывали направление пути. В течение нескольких дней мы все дальше углублялись в леса, на северо-запад.
Наконец, на пятый или шестой день поредевший лес не сгущался уж больше, и в просветы между стволами колоссальных деревьев блеснули мутные воды реки, протекавшей в крутых берегах, покрытых глыбами известкового камня. Первая половина пути была кончена — и нас ожидала вторая…
Из темного дупла лесного гиганта индейцы достали припасенную раньше пирогу, спустили ее на реку, — и наше плавание началось. На дне мы сложили припасы, патроны и ружья; оба индейца — один на корме, а другой на носу — взялись за легкие лопатообразные весла, а я занял свое место на середине пироги и, опираясь на старую саблю, с которой у меня сил не хватило расстаться, напряженно всматривался в береговые уступы, ожидая, что вот-вот обрисуется «арка из белого камня»…
На груди, через плечо, висел у меня футляр, в котором, вместо бинокля, лежало несколько динамитных патронов, — «Смеющийся камень» мог оказаться тяжелее, чем рассчитывал дядя, и тогда, рискуя даже повредить прикрытое им сокровище Жана Но, его пришлось бы взорвать…
Едва только солнце садилось и сумерки сгущались, переходя в темную ночь, как мы останавливались где-нибудь под защитой каменистых уступов и там ждали наступления дня, чтобы снова отправиться в путь. И так прошло ровным счетом два дня и две ночи… На третьи сутки, едва только солнце позолотило поверхность реки, как я увидел на противоположном берегу ярко-белую меловую скалу, точно пробитую горным потоком, над которым она подымалась гигантской аркой.
Под мерными ударами весел пирога, плавно покачиваясь, направилась к ней и остановилась у самого входа, которому, как я тогда думал, суждено было стать входом в мою новую, более счастливую и славную жизнь…
Но, Боже, как часто обманывают нас ожидания, как часто разрушаются наши надежды!
Индейцы, о которых я и сейчас знаю столько же, как и в ту далекую пору, действительно доставили мне десять своих заместителей, десять мрачных людей, происходящих, вероятно, от женщин местных индейских племен и скваттеров-англичан. В рысьих шапках и войлочных шляпах, в кожаных мокасинах и рубахах из грубой фланели, все они, однако, были вооружены винтовками и револьверами и все были неразговорчивы и угрюмы. Правда, поговорив с моими проводниками, они за баснословно ничтожную плату согласились сопутствовать мне, но никакие попытки к сближению с ними не привели ни к чему.
Я начал поиски камня, сначала не объясняя
И представьте всю тяжесть удара, всю горечь разочарования, когда никто из индейцев не смог указать мне этого камня; даже больше — никогда и никто из них не слыхал о его существовании где-либо вблизи… «Смеющийся камень» оказался для них таким же пустым звуком, каким был бы и для меня в прежнее время, а для вас и теперь…
После этого исчезла планомерность в поисках заветного места. Мы рыскали вдоль потока по обоим его берегам; отходили вглубь леса и опять возвращались; кружились, точно водимые мстительным духом зарытого клада. Пять или шесть золотых оставалось уже в моем кожаном ранце, а цель по-прежнему была так же далека, как и там, в Старом Свете…
Я снова был близок к отчаянию и, действительно, на этот раз положение было почти безысходным: неспособный ни к какому труду, кроме службы солдата, отделенный океаном от своих немногих друзей и сотнями лье от ближайшего населенного пункта, я был в таком положении, когда отчаяние и простительно, и неизбежно.
Дни, проводимые в лихорадочных поисках, и бессонные ночи с неумолимой точностью сменяли друг друга, не принося с собой ни новых открытий, ни новых надежд…
Я считал уже не дни, а часы, в течение которых индейцы будут оставаться со мной…
И вдруг «Смеющийся камень» нашелся…
IV
«Камень скорби»
Произошло это так.
Однажды после заката, когда я неподвижно сидел у костра и думал, что завтра мне уже нечем будет уплатить своим спутникам и что будущий вечер я встречу один, со стороны окутанного туманом потока послышался шорох раздвигаемых веток, и на освещенную площадку вышел неизвестный мне человек. Одетый в такие же мокасины, как индейцы, он, однако, был белым…
Светло-русые волосы и такая же борода, вероятно, уже несколько лет не знавшие ни ножниц, ни бритвы, пышными волнами обрамляли его голову, а из глубины их весело и открыто смотрела пара голубых глаз, таких, какие я встречал иногда среди нормандских долин… Взгляд их скользнул мимолетно по мне, по шалашам индейцев, расположенным немного поодаль, и после этого незнакомец направился прямо к костру.
— Здравствуйте, сударь, — произнес он на чистом французском языке и так спокойно, точно мы давно были с ним знакомы и расстались не далее вчерашнего дня. — Недурная погодка, как вы находите?
— Очень… Но с кем я имею удовольствие говорить? Ваше лицо, должен признаться…
— Не говорит вам ничего, или очень мало. Не так ли? Но это зло поправимое — имя мое Мишель, а по прозвищу — Медвежонок. Европейскую мою кличку я и сам уж успел позабыть. По ремеслу — бездельник, впрочем, такого взгляда придерживаются преимущественно английские скваттеры, я же о себе несколько иного мнения… Теперь перейдем к вам… — и словоохотливый незнакомец уселся со мной рядом… — Вы, разумеется, тоже из старой Франции, и, судя по вашему лицу, канадские ветры еще недавно начали обвевать его; ну, а каким чертом вы здесь занимаетесь с этими бродягами — ума не приложу! По совести говоря, три дня я уже слежу за вами и на первых порах подумал было, что вы из сумасшедшего дома вырвались; но потом сообразил, что у нас еще нет этих продуктов утонченной цивилизации, а следовательно — вы уже сами потрудитесь мне это объяснить…