Сан Феличе Иллюстрации Е. Ганешиной
Шрифт:
Читатель помнит, что на этой улице жил маэстро Донато, неаполитанский палач.
Остановившись у его двери, маркиз Маласпина почувствовал некоторое отвращение, помешавшее ему войти в это проклятое жилище.
— Позови маэстро Донато, — приказал он кучеру, — пусть выйдет ко мне на разговор.
Кучер соскочил с козел, отворил дверь и крикнул:
— Эй, маэстро Донато, выйдите-ка сюда!
В ответ послышался женский голос:
— Отца нет в Неаполе.
— Как так твоего отца нет в Неаполе?! Он, что
— Нет, ваше превосходительство, — ответил, приближаясь, тот же голос. — Он в Салерно по служебным делам.
— По служебным? Что это значит? — удивился маркиз Маласпина. — Объясните, красотка.
И правда, в дверях показалась молодая женщина, а за нею мужчина, по виду ее любовник или муж.
— Ах, ваше превосходительство, все очень просто, — отвечала молодая женщина, не кто иная, как Марина. — Вчера умер его собрат по ремеслу из Салерно, вот отцу и придется совершить там четыре казни, две завтра, две послезавтра. Он уехал сегодня в полдень, а вернется послезавтра к вечеру.
— И он не оставил заместителя?
— С чего бы? Ведь такого приказа не было, а тюрьмы вроде бы почти пустые. Он и помощников забрал с собою, потому что не доверял чужим людям, с которыми прежде никогда не работал.
— А этот малый не мог бы в случае надобности его заменить? — спросил маркиз, указывая на стоящего за ней мужчину.
Джованни — читатель уже догадался, что это был Джованни, который достиг предела своих мечтаний, женившись на Марине, — отрицательно покачал головой.
— Я не палач, — сказал он, — я рыбак.
— Как же быть? — произнес Маласпина. — Посоветуйте, если не хотите помочь.
— Постойте-ка… Мне пришла одна мысль! В нашем квартале живут мясники, а мясники по большей части роялисты. Если они узнают, что надо повесить какого-нибудь якобинца, может быть, один из них согласится это сделать.
Маласпина понял, что это единственное возможное решение, и, так как его карета не могла проникнуть в лабиринт улочек, тянущихся между набережной и Старым рынком, отправился пешком на поиски палача-любителя.
Он тщетно пытался уговорить трех молодцов, которые отказались, невзирая на предложенные семьдесят пиастров и показанное им распоряжение за подписью короля произвести казнь в течение двенадцати часов.
Маласпина совсем уже было отчаялся и, выходя от последнего мясника, бормотал: «Не могу же я убить ее сам!» — как вдруг тот, осененный внезапной мыслью, окликнул маркиза.
— Ваше превосходительство, кажется, я придумал, как уладить ваше дело.
— Вот это удача, — с облегчением пробормотал Маласпина.
— У меня есть сосед… Он, правда, не мясник, а убойщик козлов, но вам ведь не обязательно нужен мясник, не так ли?
— Мне нужен человек, который, как вы только что сказали, уладит мое дело.
— Ну что ж, тогда обратитесь к Беккайо. Ему, бедняге,
— А где живет этот Беккайо? — спросил маркиз.
— Поди-ка сюда, Пеппино! — крикнул мясник подростку, дремавшему на куче наполовину высохших бычьих шкур в углу лавки. — Поди сюда и проводи их превосходительство к дому Беккайо.
Подросток поднялся, потянулся и, недовольно ворча, потому что нарушили его первый сон, приготовился повиноваться.
— Пойдем, голубчик, — сказал Маласпина, подбадривая его, — и если дело нам удастся, получишь пиастр.
— А если не удастся, — возразил мальчик с непоколебимой логикой эгоизма, — все равно вы меня потревожили.
— Верно, — согласился Маласпина. — Вот тебе пиастр на случай, если ничего не выйдет, а выйдет, получишь и другой.
— Вот это разговор! Потрудитесь следовать за мной, ваше превосходительство.
— А далеко ли идти? — спросил маркиз.
— Да нет, ваше превосходительство, перейти улицу, только и всего.
Мальчик пошел вперед, маркиз за ним.
Проводник не солгал, надо было только пересечь улицу. Но лавка Беккайо оказалась заперта, хотя через плохо пригнанные ставни просачивался свет.
— Эй! Беккайо! — закричал мальчик, стуча в дверь кулаком.
— Кто там? — послышался грубый голос.
— Господин, одетый в сукно, хочет с вами потолковать [182] .
Но это сообщение, при всей его точности, казалось, не произвело на Беккайо должного впечатления, так что маркиз заговорил сам:
— Отвори, друг мой, я пришел от имени вице-короля, я его секретарь.
Эти слова подействовали как волшебная палочка: дверь немедленно распахнулась и в неверном свете коптящей лампы, которая слабо озаряла груду окровавленных козьих шкур и костей, на пороге возникла отвратительная фигура, искалеченная и безобразная.
182
«Одетый в сукно» («vestito di panno») — знак аристократизма, перед которым преклонялись неаполитанцы в прошлом столетии. (Примеч. автора.)
То был Беккайо со своим вытекшим глазом, изуродованной рукой и деревяшкой вместо ноги.
Стоя при входе на свою бойню, он был подобен духу истребления.
Маласпина, хоть и не отличался излишней чувствительностью, невольно отпрянул с омерзением.
Это не ускользнуло от внимания Беккайо.
— Э, что правда, то правда, я не слишком хорош собою, ваше превосходительство, — проговорил он, скрежеща зубами (то был его способ смеяться). — Но, полагаю, вы не ожидали найти здесь статую вроде тех, что стоят в Бурбонском музее?