Сан-Феличе. Книга первая
Шрифт:
Гаэтано Маммоне вместе с остальными жителями ожидал их у въезда в селение: там французов встретили восторженными возгласами. Опять стали брататься и под радостные крики направились к мэрии.
Здесь, как мы уже знаем, были накрыты столы; приборов поставили по числу солдат. Внутри здания обед подали или, вернее сказать, должны были подать нескольким офицерам и муниципальным чиновникам, под видом которых выступали Гаэтано Маммоне и главные его подручные.
Солдаты, в восторге от такого приема, составили ружья в козлы шагах в десяти
Капитан Тремо, адъютант и два сержанта заняли места в комнате нижнего этажа мэрии.
Люди Маммоне стали между столом и ружьями, которые капитан, перед тем как отправиться в дорогу, из предосторожности приказал зарядить; офицеров рассадили за столом в комнате так, что между ними оказалось по три-четыре разбойника.
Сигнал к началу резни должен был дать Маммоне: он, стоя у одного из окон, поднимет наполненный вином череп адъютанта Клэ и провозгласит здравицу в честь короля Фердинанда.
Все произошло, как он задумал. Маммоне снаружи подошел к окну, так что его самого не было видно, наполнил вином еще окровавленный череп несчастного офицера, взял его за волосы, как берут за ножку бокал, и, появившись у среднего окна, поднял череп, провозгласив задуманный тост.
Тотчас же все присутствующие ответили ему криками:
— Смерть французам!
Разбойники бросились к составленным в козлы ружьям; те, кто окружал французов, якобы чтобы прислуживать им, отошли в сторону; раздались выстрелы в упор, и республиканцы повалились, сраженные их же собственным оружием. Те из них, кто случайно уцелел, были зарублены женщинами и детьми, вооружившимися саблями французов.
Французские офицеры, сидевшие в зале, бросились было на помощь солдатам; но на каждого из них накинулось по пяти-шести человек и таким образом их удержали на месте.
Торжествующий Маммоне подошел к ним с окровавленной чашей в руках и предложил сохранить им жизнь, если они согласятся выпить за здоровье короля Фердинанда из черепа их соотечественника.
Все четверо с негодованием отказались.
Тогда Маммоне приказал принести гвозди и молотки, заставил офицеров положить руки на стол и пригвоздил их к столу.
Потом в комнату через двери и окна были брошены пучки и связки соломы; их подожгли, а затем плотно затворили двери и окна.
Мученичество республиканцев длилось, однако, не так долго, как рассчитывали их палачи. У одного из сержантов хватило мужества оторвать руки от стола, к которому они были пригвождены, и он, схватив шпагу капитана Тремо, оказал страшную услугу троим товарищам: он заколол их, после чего закололся сам.
Четверо героев умерли с возгласами: «Да здравствует Республика!»
Вести эти достигли Неаполя; они обрадовали короля Фердинанда, и он, видя, как горячо его поддерживают верные подданные, твердо решил не покидать столицу.
Предоставим Маммоне,
LXX. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД
Караччоло сказал правду: для политики Англии было важно, чтобы Фердинанд и Каролина, изгнанные из столицы королевства на материке, обрели пристанище на Сицилии — острове, где они уже не могли бы рассчитывать на свои войска и на подданных, а только уповать на английские корабли и английских моряков.
Вот почему Нельсон, сэр Уильям и Эмма Лайонна побуждали королеву к бегству, к которому она и сама склонялась, охваченная страхом. Королева знала, как ее ненавидят, и предвидела, что, если начнется республиканское движение, народ не защитит ее, хотя может заступиться за короля, но, напротив, допустит, чтобы она попала в тюрьму, а то и погибла!
Призрак ее сестры Антуанетты, обхватившей руками голову, которая поседела за одну ночь, неотступно стоял перед нею
И вот десять дней спустя после возвращения короля, то есть 18 декабря, Каролина беседовала у себя в спальне с Актоном и Эммой Лайонной
Было восемь часов вечера Бешеный ветер бил крылами в окна королевского дворца, и слышался грохот моря, валы которого обрушивались на арагонские башни Кастель Нуово. В комнате горела единственная лампа, освещая план дворца, в чертежах которого королева и Актон, казалось, искали нечто ускользающее от них.
В углу комнаты, в полумраке, виднелась застывшая, немая фигура; человек стоял неподвижно как статуя, и, по-видимому, ждал распоряжения, готовый тотчас исполнить его.
У королевы вырвался нетерпеливый жест.
— Но ведь существует же этот потайной ход! — воскликнула она. — Я в этом уверена, хотя им давно уже не пользуются.
— И вы, ваше величество, считаете, что вам этот ход нужен?
— Необходим! — отвечала королева. — Предание говорит, что он ведет к военной гавани, и только так можно будет незаметно перенести на английские корабли наши драгоценности, золото, произведения искусства, которые мы хотим взять с собою. Если народ догадается о нашем отъезде и увидит, что на борт «Авангарда» переносят хоть один сундук, все поймут, что происходит, и поднимется бунт, — тогда уже не уехать. Значит, ход надо найти во что бы то ни стало.
И королева, вооружившись лупой, снова принялась упорно искать карандашные пометки, которые должны были обозначить подземный ход — средоточие всех ее надежд.
Актон поднял голову, поискав глазами тень, о которой мы упомянули, и, найдя, позвал:
— Дик!
Молодой человек вздрогнул, словно не ожидал, что о нем вспомнят: казалось, мысль, верховная владычица тела, унесла его за тысячу льё от места, где он физически находился.
— Что прикажете, монсиньор?
— Вы знаете, о чем идет речь, Дик?