Сан-Феличе. Книга вторая
Шрифт:
На помощь Микеле поспешили солдаты из охраны и вырвали его из рук бывших приятелей, хотя и в чрезвычайно плачевном состоянии.
Рука у лаццарони проворная, они успели раза два-три полоснуть Микеле ножом.
Бедняга не стоял на ногах, так что пришлось положить его на телегу, преграждавшую улицу, и в таком виде везти дальше.
Что касается Сальвато, то бегство его было замечено — не случайно же солдаты стучали прикладами в церковные двери; однако двери эти были слишком прочны и не поддавались ударам: пришлось обежать церковь
Никто из остальных осужденных не сделал ни малейшей попытки к бегству.
После того как исчез Сальвато, а Микеле уложили на телегу, траурный кортеж снова двинулся к месту казни, то есть к площади Старого рынка.
Но для развлечения народа шествие сделало большой крюк по улице Франческа, чтобы выйти на набережную.
Лаццарони узнали Элеонору Пиментель и стали плясать по сторонам колонны осужденных; с непристойными телодвижениями и воплями они пели:
La signora Dianora,
Che cantava neoppa lu triato,
Mo alballa mezzo a lu mercato.
Viva, viva lu papa santo,
Che a mannatu i cannoncini,
Per distruggere i giacobini!
Viva la forca e mastro Donato! Sant'Antonio sia lodato!
Это означало:
Синьора Дианора!
Ты пела в театре — на рынке ты скоро
С пеньковой веревкой станцуешь для нас!
Мы славим победы ликующий час!
Виват, Ватикан! Твоих пушек раскаты
Навек якобинцев повергли во прах.
Хвала твоей петле, маэстро Донато!
Антоний святой, будь прославлен в веках!
Среди этих криков, воплей, кривляний, оскорблений осужденные вышли на набережную, двинулись по улице Нуова и достигли улицы Вздохов-из-Бездны, а оттуда увидели приготовленные посреди Старого рынка орудия казни.
Тут было шесть виселиц и плаха.
Одна виселица на десять футов возвышалась над остальными.
Грязная мысль подсказала палачам построить ее для Элеоноры Пиментель. Как видите, король Неаполя проявлял истинное внимание к своим добрым лаццарони.
На углу переулка Кончерия какой-то человек, обезображенный увечьями, с перерезавшим лицо шрамом и вытекшим глазом, с отрубленными на одной руке пальцами и деревяшкой вместо раздробленной ноги ждал процессию осужденных: слабость мешала ему пойти ей навстречу.
То был Беккайо.
Он узнал, что Сальвато судили и вынесли ему смертный приговор, и, хотя сам он еще не долечился, все же собрал все силы и притащился сюда ради удовольствия посмотреть, как будут вешать его врага.
— Где же этот якобинец? Где этот негодяй? Где этот разбойник? — вопил он, стараясь растолкать цепь солдат.
Микеле узнал его по голосу и, хотя был полумертв, приподнялся на телеге и громко расхохотался.
— Если ты, Беккайо, побеспокоился, чтобы поглядеть, как будут вешать генерала Сальвато, то зря старался:
— Бежал? — еще громче завопил Беккайо. — Бежал? Это невозможно!
— Спроси-ка лучше у этих господ, разве ты не видишь, как их перекосило? Но еще не все потеряно, беги за ним скорее. У тебя ноги быстрые, может, догонишь!
Беккайо зарычал от ярости: опять от него уплыла возможность насладиться местью.
— Дорогу! — закричали солдаты, оттесняя его прикладами.
И кортеж проследовал мимо.
Приблизились к виселицам.
Тут осужденных ждал судебный пристав, чтобы прочитать им приговор.
Он был оглашен под вопли, хихиканье, оскорбительные выкрики и песенки толпы.
Когда чтение приговора было закончено, к группе осужденных подошел палач.
Порядок проведения казни не был установлен.
И увидев приближающегося палача, к нему навстречу шагнули сразу Чирилло и Мантонне.
— Которого из двух вешать первым? — спросил маэстро Донато.
Мантонне нагнулся, подобрал с земли две соломинки неравной длины и предложил Чирилло тянуть жребий. Чирилло вытащил длинную соломинку.
— Я выиграл, — сказал Мантонне. И отдал себя в распоряжение палача. Уже с веревкой на шее он закричал:
— О народ! Сегодня ты нас оскорбляешь, но когда-нибудь ты отомстишь за тех, кто умер ради отечества!
Маэстро Донато вышиб у него из-под ног лестницу, и тело героя закачалось в воздухе.
Теперь настала очередь Чирилло.
Поднявшись на лесенку, он попытался сказать несколько слов; но палач не дал ему для этого времени, и его тело повисло рядом с телом Мантонне под радостные крики черни.
Вперед вышла Элеонора Пиментель.
— Не твоя очередь! — грубо бросил ей палач.
Она отступила на шаг и увидела, что несут Микеле. Но у подножия виселицы Микеле проговорил:
— Давайте-ка, друзья, я попробую сам подняться на лестницу, а не то люди подумают, что не раны, а страх отнял у меня силы.
И он самостоятельно, без поддержки стал карабкаться по лестнице, пока маэстро Донато не сказал ему:
— Довольно!
Тогда он остановился, а так как петля уже заранее была накинута ему на шею, палачу оставалось лишь толкнуть его коленом, и все было кончено.
Повисая в пустоте, Микеле пробормотал только одно имя: «Нанно!..» Петля, затянувшись, прервала фразу, которую он хотел произнести.
Зрители встречали каждую казнь криками ярости и воплями одобрения.
Но было очевидно, что с наибольшим нетерпением толпа ждет казни Элеоноры Пиментель.
Наконец пришел и ее черед — маэстро Донато нужно было покончить дело с виселицами, прежде чем перейти к гильотине.
Судебный пристав что-то шепнул на ухо палачу, и тот приблизился к Элеоноре. Зрелище виселицы, более высокой, чем все другие, не сломило мужества осужденной, но смутило на миг ее стыдливость; однако героиня уже успела вновь обрести спокойствие.