Санаторий доктора Волкова
Шрифт:
— Характер сиамских котов мало изучен, — сообщил Олег.
— Я не знал, что у тебя сиамец. Тогда другое дело, — сказал доктор, зевая. — Зачем меня только разбудили? Идите гуляйте.
За диваном у стены стоял аквариум с красными рыбами. Над аквариумом висела большая фотография. Она была в красивой раме под стеклом. Человек двадцать молодых людей в белых халатах стояли полукругом, тесно прижавшись друг к другу.
— Найди здесь папу, — сказала Аленка, заметив, что Олег разглядывает фотографию.
— Сорок первый год! Наш выпуск! — с гордостью сказал доктор,
— Где вы, что-то не найду...
— Да вот же! В середине. Возле профессора.
— Теперь узнал, — сказал Олег, удивленно рассматривая белобрысого толстячка на фотографии. — Значит, вы были на фронте? Мой папа тоже был. Добровольцем.
— Я воевал с первого дня. До последнего! — воскликнул доктор, располагаясь снова на диване. — Вся блокада, — он тяжело вздохнул, — мною изведана. Горздрав, госпиталь... Теперь не так ценят людей. Тогда я имел должность! Причем сразу после института! Сколько врачей мне подчинялось!
— Мы пошли, — сказала Аленка, она уже переоделась. — Дай мне Гешку.
— Только не пускай его на землю. Ладно. Пошли.
— Я догоню, — сказал Олег, выходя за ней в коридор. — Сейчас. Как твоего папу зовут?
— Виктор Сергеевич.
— Если бы я работал, как раньше, в горздравотделе, мигом бы узнал, — с сочувствием сказал Виктор Сергеевич. — Погиб в сорок втором? Сколько же ему было?
— Он старше папы. На пять лет.
— А папе твоему — в сорок втором?
— Почти шестнадцать.
— Как, и он воевал?
— Конечно! Сперва в народном ополчении, потом в настоящей армии, после ранения. Он...
— Да ладно... Были и такие случаи. И у нас был сын полка.
Олег затряс головой. Нарочно он, что ли, не хочет понимать?
— Он присягу принял в сорок втором. Не был он сыном полка! Сержантом был, а потом командиром огневого взвода.
— Пусть так, если ты говоришь, — наконец согласился Виктор Сергеевич. — Пусть так. Значит, Волкову было пятнадцать плюс пять. Двадцать лет. Ну, двадцать один от силы, да?
— Да.
— Значит, он еще не окончил институт. Четвертый-пятый курс. Так... Но с началом войны все студенты старших курсов пошли в госпитали на должности врачей... Это сходится. Но странно все же! Почему ты отца не спросишь?
— Он не знает.
— А тебе-то зачем? — Виктор Сергеевич почесал волосатую грудь. — Тайны ищешь? Начитался книг?
— Мне это нужно... Для папы. Он очень хочет его найти.
— Ну, если так... Наведу справки. Но все это уже... Ах, сколько погибло замечательных врачей! — Он стал загибать пальцы: — Хирург Морозов. Анна Давыдовна — наш терапевт... Рентгенолог Соскин. А окулист Григории... Григорий... как же его отчество... Вот видишь, это только у нас. Как мы работали! Ах, как мы тогда работали! Не было сил... голодные... все время бомбежки... Я наведу справки о твоем Волкове.
На другой день Олег позвонил Виктору Сергеевичу.
— Ничего я не узнал, — сообщил Виктор Сергеевич. — Врачей Волковых было много. Но все они гораздо старше
— Сколько тебе лет? — смеясь, спросила мама отца. — Сколько лет? — повторила она. — Мама всегда много смеялась, когда приезжал отец.
— А какой тебе годик? — пропел отец, старательно расчесывая перед зеркалом бороду. — Ше-естой ми-иновал... — фальцетом протянул он.
— Я тебе повторяю, сбрей бороду! — крикнула мама. — Тебе сорок четыре года, а ведешь себя, как мальчишка!
— Я — аксакал! Я не мальчишка! Спроси у кого угодно в Голодной степи!
— Не кривляйся!
— А вот буду! — не унимался отец и вдруг запел песню, которую Олег пел еще в детском саду:
У гражданки Соколовой
бегемот сидит в столовой.
Ска-атерть нову-у-ю жует,
чешет вилкою-ю жи-иво-от...
Поедем с нами. Люблю, когда мы втроем. Трое в лодке, не считая кота! Возьмем лимонад и боржоми. Ты не пила лимонад и боржоми вместе? Очень, очень замечательный напиток. Возьмем огурчиков, колбаски докторской, апельсинов!
— Не соблазнишь все равно! У меня весь день занят. Это вы бездельники! За эту неделю где вы только не были! И в Эрмитаж им надо, и в Петергоф им надо, и прогулка в Лесопарк на пароходе... в кино им каждый день надо!
— Еще в Планетарий не забыть бы! — сказал отец, завязывая галстук. — Вернусь в Голодную степь, там сразу начнут расспрашивать: «В Эрмитаже был, в Русском музее был, в Петергофе был?» А я скажу — нет. «Зачем тогда ездил в Ленинград?» — спросят!
Дела, из-за которых отец приехал в командировку, уладились, и со стройки ему прислали телеграмму с разрешением использовать две недели в Ленинграде в счет отпуска.
О докторе Волкове отец больше не проронил ни слова. Олег попробовал поискать дневник, но, по-видимому, отец спрятал его в свой служебный портфель, запертый на два замка.
— Скоро, папа?
— Сейчас, только на завод позвоню.
— Я пока выйду?
— Жди у парадной.
Не успел он выйти, как к парадному подкатила бежевая «Волга» с красным крестом. Из нее вылез Виктор Сергеевич.
— А-а, Олег!
— Здравствуйте, Виктор Сергеевич.
— Как дела? — Виктор Сергеевич заговорщицки поглядел на Олега сквозь толстые стекла очков. — Ты меня, знаешь ли, заинтриговал.
Взглянув на часы, Виктор Сергеевич аккуратно подвернул полы белого халата и опустился на скамейку у парадного.
— Ты-то ничего больше не узнал?
— Нет. А вы?
— Пока нет. Но попросил сотрудников навести справки. Ты чего оглядываешься?
— Папу жду. Сейчас должен выйти.
— А он ничего больше не говорил?
— Нет, — помявшись, Олег добавил: — Я слыхал, что Волков был тихоней и... не очень смелым.
— Вот что! Так... Это плохо, — поерзал на скамейке Виктор Сергеевич. — У нас в доме жил один бухгалтер. Тоже тихий. Интеллигентный человек, но трус страшный...