Сандро из Чегема (Книга 2)
Шрифт:
– - Русиш командирен, русиш командирен...
Тогда я открываю дверь и сильным голосом кричу через лестничную площадку:
– - Что там случилось, Алексей?
– - Да вы тут не один!– - слышу голос, и потом распахивается дверь, и на площадке появляется какой-то майор, а за ним солдат.
– - Безобразие!– - говорит майор и оборачивается к Алексею, а тот уже одетый стоит в комнате.– - Почему вы не сказали, что вы здесь не один?
Бедняга что-то залепетал. Видно, он решил хотя бы
– - Потрудитесь одеться!– - приказал майор.
А я вижу, этот майор -- штабная крыса. Мы, фронтовики, с одного взгляда узнавали человека, который живого боя не видел, хоть увешивай его орденами до пупа.
И я вижу, мой Алексей, храбрейший летун, четырежды раненный, дважды посадивший горящий самолет, дрожит перед этим дерьмом.
Вы ведь знаете, меня из себя трудно вывести, но тут я психанул.
– - Товарищ майор, -- говорю стальным голосом, -- прошу вас немедленно покинуть помещение!
Вижу, растерялся, но форс держит. Оглядывается на Алексея, понимает, что он старший лейтенант, а по моему виду ни хрена не поймешь.
– - Ваше звание?– - спрашивает. Я поворачиваюсь, подхожу к кровати, вытаскиваю из-под подушки пистолет и снова к дверям.
– - Вот мое звание!– - говорю.
– - Вы бросьте эти замашки, -- отвечает он, -- сейчас не сорок первый год!
– - Конечно, -- говорю, -- благодаря вашей штабной заднице сейчас не сорок первый год!
– - Я вынужден буду доложить обо всем в вашу часть, -- говорит и спускается вниз по лестнице. Солдат за ним.
– - Докладывайте, -- говорю, -- а что вы еще умеете!
Они вышли. Мы молчим. Мотоцикл затарахтел и затих.
– - Ты, -- говорит Алексей, -- с ним очень грубо обошелся. Теперь нас затаскают.
– - Не бойся, -- говорю, -- нас с тобой достаточно хорошо знает наше начальство. Подумаешь, у немочек заночевали...
– - Но ты же угрожал ему пистолетом, -- говорит он, -- ты понимаешь, куда он это может повернуть?
– - А мы скажем, что он врет, -- отвечаю я, -- скажем, что он сам хотел остаться с бабами и от этого весь сыр-бор. Чего это он в три часа ночи шныряет на мотоцикле?
– - Конечно, -- говорит Алексей, -- теперь надо так держаться. Но ты напрасно нахальничал с ним.
Я-то понимаю, что ему теперь неловко перед своей Греточкой. Слов, конечно, они не понимали, но все ясно было и без слов: я выгнал майора, который заставил его одеться.
И я, чтобы смягчить обстановку, разливаю спирт, и мы садимся за стол. Сестрицы расщебетались, а Греточка поглядывает на меня блестящими глазами, и темная прядка то и дело падает на лоб. Хороша была, чертовка!
Одним словом, выпили немного и разошлись по комнатам.
– - Майор гестапо?– - спрашивает у меня Катя.
– - Найн, найн, -- говорю. Этого еще не хватало.
– - Отдохнем и со свежими силами завтра к нашим девочкам.
Вижу, замялся.
– - Знаешь, Кемал, -- говорит, -- надо кончать с этим.
– - Почему кончать?– - спрашиваю.
– - Затаскают. Потом костей не соберешь.
– - Чего ты боишься, -- говорю, -- если он накапал на нас, уже ничего не изменишь.
– - Нет, -- говорит, -- все. Я -- пас.
– - Ну как хочешь, -- говорю, -- а я пойду. А что сказать, если Грета спросит о тебе?
– - Что хочешь, то и говори, -- отвечает и одним махом, как водку, выпивает свой компот и уходит к себе.
Он всегда с излишней серьезностью относился к начальству. Бывало, выструнится и с таким видом выслушивает наставления, как будто от них зависит, гробанется он или нет. Я часто вышучивал его за это.
– - Ты дикарь, -- смеялся он в ответ, -- а мы, русские, поджилками чуем, что такое начальство.
Ну что ж, вечером являюсь к своим немочкам. По дороге думаю: что сказать им? Ладно, решаю, скажу -- заболел. Может, одумается.
Прихожу. Моя ко мне. А Греточка так и застыла, и только темная прядка, падавшая на глаза, как будто еще сильней потемнела.
– - Алеша?!– - выдохнула она наконец.
– - Кранк, -- говорю, -- Алеша кранк.
Больной, значит.
– - Кранк одер тот?– - строго спрашивает она и пытливо смотрит мне в глаза. Думает, убит, а я боюсь ей сказать.
– - Найн, найн, -- говорю, -- грипп.
– - О, -- просияла она, -- дас ист нихтс.
Ну мы опять посидели, выпили, закусили, потанцевали. Моя Катя несколько раз подмигивала мне, чтобы я танцевал с ее сестрой. Я танцую и вижу, она то гаснет, то вспыхивает улыбкой. Стыдно ей, что она так скучает. Ясное дело, девушка втрескалась в него по уши.
Моя Катя, как только мы остались одни, посмотрела на меня своими глубокими синими глазами и спрашивает:
– - Майор?
Ну как ты ей соврешь, когда в ее умных глазках вся правда. Я пожал плечами.
– - Бедная Грета, -- говорит она. Забыл сейчас, как по-немецки.
– - Ер ист кранк...– - Он больной, значит.
– - Да говори ты прямо по-русски!– - перебил его дядя Сандро.– - Что ты обкаркал нас своими невозмутимыми "кар", "кар", "кар"!
– - Так я лучше вспоминаю, -- сказал Кемал, поглядывая на дядю Сандро своими невозмутимыми воловьими глазами.
– - Ну ладно, говори, -- сказал дядя Сандро, как бы спохватившись, что, если Кемал сейчас замолкнет, слишком много горючего уйдет, чтобы его снова раскочегарить.