Сандро, не плачь!

Монакова Юлия

Сегодняшнее утро выдалось именно таким — пасмурным и промозглым. Небо было затянуто серыми тучами, скрывающими солнце, а с моря дул неприятный пронизывающий ветер. Но Галинка, поёживаясь от холода и обхватив себя за плечи, всё равно встала у самой кромки воды, и море время от времени касалось её ног своим влажным языком. Лёгкие босоножки промокли в момент, но Галинка, продолжая дрожать, упорно вглядывалась в неспокойные синие волны, так напоминающие ей всегда глаза мужа, словно старалась разглядеть в них своё будущее.

Время

от времени она пыталась снова дозвониться Белецкому, но он по-прежнему был вне зоны доступа. С каждым безуспешным прозвоном росло и усиливалось её беспокойство. Время перевалило за восемь утра. Даже если он всё ещё спит, телефон всё равно должен работать, у мужа не было привычки отключать его на ночь.

Ей вдруг вспомнился их первый поцелуй… Он случился именно здесь, в Крыму, пусть не в Ялте, но на берегу этого самого моря. Он тогда приехал к ней из Москвы, приехал сюрпризом, не предупредив, и самые главные слова ещё не были ими друг другу сказаны. Галинка страшно боялась, что её чувства не взаимны, что он просто благодарен ей за заботу и участие в его судьбе. Глупая наивная девчонка, размечтавшаяся о большем… Да, она ужасно боялась — но, тем не менее, нашла в себе силы первой признаться ему в любви… и чуть не умерла от счастья, услышав тогда в ответ: “Милая моя, маленькая, славная девочка… Я тоже тебя люблю, родная”.

Она до сих пор помнила его интонацию, его взгляд, его губы — впервые на своих губах, осторожные, деликатные, неторопливые, тёплые и нежные… Галинка почувствовала, как глаза снова наливаются предательской влагой. Как она могла вообразить, придумать, убедить себя в том, что сможет прожить без него хотя бы несколько дней?!

Она развернулась, собираясь вернуться в дом, и вдруг увидела чуть поодаль собственного мужа.

Галинка не могла ошибиться.

Он медленно шёл ей навстречу вдоль берега и смотрел прямо на неё.

Белецкий подошёл к Галинке совсем близко и остановился в паре шагов. Она с трудом пыталась справиться со сбившимся дыханием, всё ещё не осознавая до конца, что это не мираж, не бред и не галлюцинация. Нервная дрожь, бившая Галинку всё утро, ещё больше усилилась. Он скользнул взглядом по её лёгкой кофточке и юбке, по мокрым ногам, а затем молча снял с себя пиджак и, сделав шаг вперёд, накинул ей на плечи. Расстояния между ними больше не было, он оказался к ней почти вплотную.

Задержав свои ладони на плечах жены, Белецкий чуть надавил и притянул её к себе. Она уткнулась лицом ему в грудь и затихла, блаженно вдыхая родной, любимый, самый лучший на свете запах и боясь поверить в то, что это реальность.

Некоторое время они оба молчали. Наконец, она робко поинтересовалась:

— Тебе мама сказала, что я здесь?

— Сам догадался. Я знаю, что по утрам ты всегда на море… В дом я ещё не заходил.

— А как же твоя премьера? — спросила она нерешительно, всё ещё не осмеливась взглянуть ему в лицо.

— Я

ещё успеваю вернуться… ну, подумаешь, прогуляю репетицию, не уволят же меня из-за этого, — беззаботно отозвался Белецкий. — Им тогда вечером на сцену будет некого выпускать. Просто есть вещи и поважнее, — он приподнял её лицо за подбородок и заставил, наконец, посмотреть себе в глаза.

— Я знаю, что ты не целовал Кети, — пробормотала она, краснея. — Анжела прислала мне видео…

— Это не Анжела прислала, а я.

— Ты?.. — она непонимающе распахнула глаза. — С её номера?.. Да, кстати, что с твоим телефоном? Я не могла тебе дозвониться…

— Это всё ерунда. Всё пустое. Потом… — он с досадой махнул рукой и снова обнял её. Галинка прижалась к его груди, блаженно потёрлась щекой о рубашку, как кошка.

— Прости меня, Саша. Я очень перед тобой виновата. Если уж я сказала, что доверяю тебе — значит, нужно было сохранять это доверие до конца, а не психовать и сбегать без откровенного разговора. Признаю, что это было глупо… и непоследовательно… Ты очень злишься?

— Злюсь?.. — переспросил он. — Да у меня буквально целый мир пошатнулся, когда ты уехала.

— У тебя он пошатнулся, — невесело вздохнула она. — А у меня — и вовсе рухнул…

— "Мы наш, мы новый мир построим…" — шутливо пропел он строчку из “Интернационала”. Галинка недоумевающе вскинула брови. Он засмеялся и щёлкнул её по носу:

— Эх, молодёжь…

Галинке было плевать, что она не знает, откуда эти — видимо, очень известные — строки. Её беспокоило другое.

— Так ты правда не сердишься?

— Надо бы, — усмехнулся Белецкий, — ведь ты опять от меня сбежала.

— А ты опять за мной приехал…

— Да, — серьёзно кивнул он. — Но это было в последний раз.

Галинка испуганно взглянула ему в лицо.

— В каком смысле?

— В прямом, — и тут она поняла, что муж смеётся. От его глаз лучиками разбегались её любимые добрые морщинки. — Сбежать я тебе больше не позволю. Никогда.

Она заплакала и тут же засмеялась сквозь слёзы.

— Так прямо и не позволишь?

— Ага, — он ладонью вытирал слёзы с её лица, осушал их осторожными и бережными поцелуями. — Если надо, даже на цепь посажу. Прикую к батарее… голую… — шепнул он. — Будешь сидеть дома, варить борщи и рожать мне детей, одного за другим.

— "Босая, беременная и на кухне"? — нашла в себе силы пошутить она.

— Я хочу пятнадцать детей, а ты? — выдохнул он ей в самые губы, которые были уже совсем близко.

— Если я рожу пятнадцать детей, — всхлипнула Галинка, — моя задница перестанет пролезать в дверной проём.

— Ничего, — пообещал он, — я его расширю.

И наконец-то поцеловал её по-настоящему. Взахлёб, неистово, самозабвенно, как целуют только самых дорогих и самых любимых. Его пальцы путались в её длинных волосах, гладили её лицо, скользили по её плечам и спине…