Санин(год издания 2008)
Шрифт:
— Ага-а! — протянул Иванов и комически почесал затылок.
— Но это впоследствии… сначала мы не будем ставить себе таких широких…
— Или узких, — подсказала своим странным тоном Дубова.
— …задач, — притворяясь, что не слышит, продолжал полный Гожиенко, — а начнем с выработки программы чтений, чему я и предлагаю посвятить сегодняшнее собрание.
— Соловейчик, а ваши рабочие придут? — спросила Дубова.
— А как же! — подскочил к ней Соловейчик, сорвавшись с места, точно его укусили. — За ними же пошли!
— Соловейчик, не визжите! —
— Да они уже идут, — отозвался Шафров серьезно и внимательно, даже со священнодействующим выражением слушавший, что говорит Гожиенко.
За окном послышался скрип калитки и опять хриплый лай собаки.
— Идут, — выкрикнул Соловейчик с необъяснимым восторгом и порывисто выскочил из комнаты.
— Су-лтан… ту-бо-о! — пронзительно закричал он на крыльце.
Послышались тяжелые шаги, голоса и кашель. Вошел низенький, очень похожий на Гожиенко, но чернявый и некрасивый студент-технолог, а за ним смущенно и неловко прошли два человека с черными руками в пиджаках поверх грязных красных рубах. Один был очень высокий и очень худой, с безусым бескровным лицом, на котором многолетнее родовое недоедание, вечная забота и вечная злоба, затаенная в глубине сдавленной души, положили мрачную и бледную печать. Другой выглядел силачом, был широкоплеч, кудряв и красив и смотрел так, точно мужицкий парень, впервые попавший в городскую, чужую и еще смешную ему обстановку. За ними боком проскользнул Соловейчик.
— Господа, вот… — начал он торжественно.
— Да ну вас, — по обыкновению оборвал его Гожиенко. — Здравствуйте, товарищи.
— Писцов и Кудрявый, — представил их студент-технолог. И всем показалось странным, что Писцовым оказался бородатый и красивый силач, а Кудрявым — худой и бледный рабочий.
Они, тяжело и осторожно ступая, обошли всю комнату, и, не сгибая пальцев, встряхивали руки, которые большинство протягивало им как-то особенно предупредительно. Писцов смущенно улыбался, а Кудрявый делал длинной и тонкой шеей такие движения, точно его душил ворот рубахи. Потом они уселись рядом у окна, возле Карсавиной, сидевшей на подоконнике.
— А отчего Николаев не пришел? — недовольно спросил Гожиенко.
— Николаев не может-с, — предупредительно ответил Писцов.
— Пьян Николаев вдрызг, — сумрачно и отрывисто, быстро двигая шеей, перебил Кудрявый.
— А… — неловко кивнул головой Гожиенко.
Его неловкость почему-то показалась противной Юрию Сварожичу, и сразу он почувствовал в полном студенте своего личного врага.
— Благую часть избрал, — заметил Иванов. Собака залаяла на дворе.
— Еще кто-то, — сказала Дубова.
— Уж не полиция ли? — притворно небрежно заметил Гожиенко.
— А вам ужасно хочется, чтобы это была полиция, — сейчас же отозвалась Дубова.
Санин посмотрел в ее умные глаза на лице некрасивом, но все-таки мило окаймленном светлой косой, спущенной через плечо, и подумал: «А славная девушка!»
Соловейчик хотел метнуться, но вовремя испугался и притворился, будто он хотел взять папиросу со стола.
Гожиенко заметил его движение
— Экой вы надоедливый, Соловейчик!
Соловейчик густо покраснел и заморгал глазами, на мгновение ставшими грустными и задумчивыми, точно в его робкой и затуманенной голове наконец мелькнула мысль о том, что его желание всем услужить и помочь вовсе не заслуживает таких резких обрываний.
— Да оставьте вы его в покое! — с досадой сказала Дубова. В комнату быстро и шумно вошел Новиков.
— Ну вот и я! — сказал он, радостно улыбаясь.
— Вижу, — ответил ему Санин.
Новиков конфузливо улыбнулся и, пожимая руку, торопливо и точно оправдываясь, шепнул ему:
— У Лидии Петровны гости.
— А!..
— Ну что ж, мы так и будем разговоры разговаривать? — сумрачно спросил технолог.
— Начнем, что ли…
— А разве еще не начинали? — обрадованно спросил Новиков, пожимая руки рабочим, которые торопливо вставали ему навстречу.
Им было неловко, что доктор, который в больнице на приеме обращался с ними свысока, подает им руку, как товарищ.
— Да, с вами начнешь! — сквозь зубы неприятно проговорил Гожиенко.
— Итак, господа, нам всем, конечно, хотелось бы расширить свое миросозерцание, и так как мы находим, что лучший способ для самообразования и саморазвития есть систематическое чтение сообща и обмен мнений о прочитанном, то мы и решили основать небольшой кружок…
— Тэк-с, — вздохнул Писцов, весело оглядывая всех блестящими черными глазами.
— Вопрос теперь в том: что именно читать?.. Может быть, кто-нибудь предложит приблизительную программу?
Шафров поправил очки и медленно встал, держа в руках какую-то тетрадку.
— Я думаю, — начал он сухим и скучным голосом, — что наши чтения необходимо разделить на две части. Несомненно, что всякое развитие слагается из двух элементов: изучения жизни в ее эволюционном происхождении и изучения жизни как таковой…
— Шафров говорит поскладнее, — отозвалась Дубова.
— Первое достигается путем чтения книг научно-исторического характера, а второе — путем чтения художественной литературы, которая вводит нас внутрь жизни…
— Если мы будем говорить таким образом, то все заснем, — не унималась Дубова, и ласковая насмешка веселым огоньком загорелась у нее в глазах.
— Я стараюсь говорить так, чтобы всем было понятно… — возразил Шафров кротко.
— Ну, Бог с вами… говорите, как умеете… — махнула рукой Дубова.
Карсавина тоже ласково стала смеяться над Шафровым и от смеха закидывала назад голову так, что показывала полную белую шею. Смех у нее был звучный и контральтовый.
— Я составил программу, но читать ее, может быть, скучно, — взглядывая на Дубову, заторопился Шафров, — а потому предложу только для начала и «Происхождение семьи», и параллельно Дарвина, а из беллетристики — Толстого…
— Конечно, Толстого! — самодовольно согласился длинный фон Дейц, закуривая папиросу.
Шафров почему-то подождал, пока папироска задымилась, и методично продолжал: