Санин(год издания 2008)
Шрифт:
— Что это ты пишешь?
— Письмо пишу, — подымая веселую спокойную голову, ответил Санин.
— Кому?
— Так… редактору одному знакомому… хочу опять к нему в редакцию.
— Да ты разве пишешь?
— Я все делаю, — улыбнулся Санин.
— А зачем тебе туда?
— Надоело мне уже у вас, мама, — с искренней усмешкой ответил Санин.
Легкая обида кольнула Марью Ивановну.
— Спасибо! — с обидчивой иронией сказала она.
Санин внимательно посмотрел на нее, хотел сказать, что она не такая же дура,
Марья Ивановна вынула платок и долго молча мяла его тонкими старческими пальцами одряхлевшей породистой женщины. Если бы не было записки Зарудина и душа ее не была повержена в хаос сомнений и страхов, она горько и долго пеняла бы сыну за его резкость, но теперь ограничилась только трагически жалким сопоставлением:
— Да… Один, как волк, из дому тянет, а другая! И она махнула рукой.
Санин с любопытством поднял голову. Очевидно, старая житейская драма начинала развертываться дальше.
— А вы почем знаете? — спросил он, бросая перо.
И вдруг Марье Ивановне стало стыдно, что она прочла письмо дочери. На старых щеках выступил кирпичный румянец, и она нетвердо, но сердито ответила:
— Я, слава Богу, не слепая!.. Вижу… Санин подумал.
— Ничего вы не видите, — сказал он, — а в доказательство могу вас поздравить с законным браком вашей дочери… Она сама хотела вам сказать, да уж все равно…
Ему стало жаль, что в красивую молодую жизнь Лиды врывается еще одно мучение — старческая тупая любовь, способная замучить человека самой тончайшей и лютейшей пыткой.
— Что? — вся выпрямляясь, переспросила Марья Ивановна.
— Лида замуж выходит.
— За кого? — радостно и недоверчиво вскрикнула старуха.
— За Новикова… конечно…
— А… а как же…
— Да ну его к черту! — с внезапным раздражением вскрикнул Санин. — Не все ли вам равно… Что вы, чужую душу сторожить собираетесь!
— Нет, я только не понимаю, Володя… — смущенно и нерешительно оправдывалась старуха, сердце которой запело, непонятно почему, радостную для нее песню: «Лида замуж выходит, Лида замуж выходит!..»
Санин сурово пожал плечами.
— Чего ж тут не понимать… Любила одного, полюбила другого, завтра полюбит третьего… Ну и Бог с ней.
— Что ты говоришь! — с негодованием вскрикнула Марья Ивановна.
Санин встал спиной к столу и скрестил руки.
— А вы разве всю жизнь одного любили? — спросил он сердито.
Марья Ивановна поднялась, и на ее неумном старом лице выступила каменно-холодная гордость.
— Так с матерью не говорят! — резко выговорила она.
— Кто?
— Что кто?
— Кто не говорит? — глядя исподлобья, спросил Санин.
Он смотрел на мать и в первый раз сознательно заметил, какое у нее тупое и ничтожное выражение глаз и как нелепо торчит на голове всхохленная, как
— Никто не говорит! — тупо, каким-то неживым голосом сказала она.
— Ну, а я говорю. Только и всего… — вдруг успокаиваясь и впадая в свое обычное настроение, возразил Санин, отвернулся и сел.
— Вы свое от жизни взяли, а потому никакого права не имеете душить Лиду, — довольно равнодушно проговорил он, не оборачиваясь и принимаясь писать.
Марья Ивановна молчала и смотрела на Санина во все глаза, а куриный гребень еще нелепее хохлился у нее на голове. Мгновенно затирая все воспоминания о минувшей жизни, с ее молодыми сладострастными ночами, она закрыла себе глаза одной фразой: «Как он смеет так говорить с матерью!» — и не знала, что ей делать дальше. Но прежде чем она решила, успокоившийся Санин повернулся, взял ее за руку и ласково сказал:
— Оставьте вы все это… А Зарудина гоните вон, а то он действительно каких-нибудь пакостей наделает…
Мягкая волна прошла по сердцу Марьи Ивановны.
— Ну Бог с тобой, — произнесла она. — Я рада… мне Саша Новиков всегда нравился… А Зарудина, конечно, принимать нельзя, хотя бы из уважения к Саше.
— Хотя бы из уважения к Саше, — смеясь одними глазами, согласился Санин.
— А где Лида? — уже со спокойной радостью спросила Марья Ивановна.
— В своей комнате.
— А Саша? — с нежностью выговаривая имя Новикова, прибавила мать.
— Не знаю, право… пошел… — начал Санин, но в это время в дверях появилась Дунька и сказала:
— Там Виктор Сергеевич пришли с чужим барином.
— А… Гони ты их в шею, — посоветовал Санин. Дунька застенчиво хихикнула.
— Что вы, барин, разве можно!
— Конечно, можно… На кой черт они нам сдались! Дунька закрылась рукавом и ушла.
Марья Ивановна выпрямилась и стала как бы моложе, но глаза ее приобрели еще более тупое и животное выражение. В душе ее моментально, с удивительной легкостью и чистотой, точно она ловко передернула карту, произошла полная перемена: насколько теплело ее сердце к Зарудину раньше, когда она думала, что офицер женится на Лиде, настолько оно стало неприязненно холодным теперь, когда выяснилось, что мужем Лиды будет другой мужчина, а этот мог быть только ее любовником.
Когда мать повернулась к выходу, Санин посмотрел на ее каменный, с серым недоброжелательным глазом, профиль и подумал: «Вот животное!»
Потом сложил бумагу и пошел за ней. Ему было очень любопытно посмотреть, как сложится и разовьется новое запутанное и трудное положение, в которое поставили себя люди.
Зарудин и Волошин встали навстречу с утрированной любезностью, лишенной той свободы, которой пользовался Зарудин в доме Саниных прежде. Волошину было несколько неловко, потому что он пришел с известной мыслью о Лиде и эту мысль приходилось скрывать. Но неловкость эта только еще больше волновала его.