Санин(год издания 2008)
Шрифт:
— Ну что ты! — сказал Санин, подходя и беря ее за руку.
— Оставь… какая ужасная штука жизнь… — выговорила Лида и наклонилась к самым коленям, закрыв лицо руками. Мягкая коса тихо свернулась через плечо и упала вниз.
— Тьфу! — сердито сказал Санин. — Стал бы я из-за таких пустяков!..
— Неужели нет… других, лучших людей! — опять проговорила Лида.
— Конечно, нет, — улыбнулся Санин, — человек гадок по природе… Не жди от него ничего хорошего, и тогда то дурное, что он будет делать, не будет причинять тебе горя…
Лида подняла
— А ты не ждешь? — спокойнее и задумчивее спросила она.
— Конечно, нет, — отвечал Санин, — я живу один…
XXIX
На другой день простоволосая и босая Дунька, с застывшим выражением испуга в глупых глазах, прибежала к Санину, чистившему дорожку в саду, и, очевидно повторяя чужие слова, сказала:
— Владимир Петрович, вас желают видеть господа ахвицеры… Санин не удивился, потому что ждал того или иного вызова от Зарудина.
— И очень желают? — шутя, спросил он Дуньку.
Но Дунька, видимо, знала что-то страшное и, против обыкновения, не закрылась рукавом, а взглянула ему прямо в глаза с выражением испуганного участия.
Санин поставил лопату к дереву, снял и перетянул пояс и, по своей манере слегка раскачиваясь на ходу, пошел в дом.
«Экие дураки… ведь вот идиоты!» — с досадой думал он о Зарудине и его секундантах, но это было не ругательством, а выражением его искреннего мнения.
Когда он проходил через дом, из дверей своей комнаты вышла Лида и стала на пороге. У нее было напряженное бледное лицо и страдальческие глаза. Она пошевелила губами, но ничего не сказала. В эту минуту она чувствовала себя самой несчастной и самой преступной женщиной в мире.
В гостиной, в кресле, беспомощно сидела Марья Ивановна. И у нее было испуганное несчастное лицо, и куриный гребень наколки растерянно свисал набок. Она тоже поглядела на Санина умоляющими, испуганными глазами, так же пошевелила губами и так же промолчала.
Санин улыбнулся ей, хотел остановиться, но раздумал и прошел дальше.
Танаров и фон Дейц сидели в зале, на стульях возле первого от двери окна, и сидели не так, как садились всегда, а поджав ноги и выпрямившись, точно им было страшно неловко в их белых кителях и узких синих рейтузах. При входе Санина они медленно и нерешительно поднялись, очевидно не зная, как вести себя дальше.
— Здравствуйте, господа, — сказал Санин громко, подходя и протягивая руку.
Фон Дейц на секунду замялся, но Танаров быстро и преувеличенно поклонился, пожимая руку так, что перед Саниным мелькнул его подстриженный затылок.
— Ну что скажете хорошего? — спросил Санин, замечая ту особую предупредительную готовность Танарова и дивясь тому, как ловко и уверенно проделывал этот офицер глупость фальшивой церемонии.
Фон Дейц выпрямился и придал холодный вид своей лошадиной физиономии, но сконфузился. И странно было, что заговорил прямо и уверенно всегда молчаливый и застенчивый Танаров.
— Наш друг, Виктор Сергеевич
— Ага! — произнес Санин, широко открывая рот и с комической важностью.
— Да-с, — слегка опуская брови, упрямо и твердо продолжал Танаров, — он находит, что ваше поведение относительно него было не совсем…
— Ну да… понимаю… — быстро теряя терпение, перебил Санин, — я его прогнал почти что в шею… чего уж тут «не совсем»!
Танаров сделал усилие, чтобы что-то понять, но не смог и продолжал:
— Да-с… Он требует, чтобы вы взяли свои слова назад.
— Да… да… — почему-то счел нужным прибавить длинный фон Дейц и как журавль переступил с ноги на ногу.
— Как же я их возьму? Слово не воробей, вылетит — не поймаешь! — смеясь одними глазами, возразил Санин.
Танаров недоуменно помолчал, глядя прямо в глаза Санину. «Однако какие у него злые глаза!» — подумал Санин.
— Нам не до шуток… — сердито, точно сразу поняв что-то и густо багровея, вдруг быстро проговорил Танаров. — Угодно вам взять ваши слова обратно или нет?
Санин помолчал.
«Форменный идиот!» — подумал он даже с грустью, взял стул и сел.
— Я, пожалуй, и взял бы свои слова обратно, чтобы доставить Зарудину удовольствие и успокоить его, — серьезно заговорил он, — тем более что мне это ровно ничего не стоит… Но, во-первых, Зарудин глуп и поймет это не так, как надо, и, вместо того чтобы успокоиться, будет злорадствовать, а во-вторых, Зарудин мне решительно не нравится, а при таких обстоятельствах и слов назад брать не стоит…
— Так-с… — сквозь зубы злорадно протянул Танаров. Фон Дейц испуганно поглядел на него, и с его длинной физиономии сползли последние краски. Она стала желта и деревянна.
— В таком случае, — повышая голос и придавая ему угрожающий оттенок, начал Танаров.
Санин с внезапной ненавистью оглядел его узкий лоб и узкие рейтузы и перебил:
— Ну и так далее… знаю… Только драться с Зарудиным я не буду.
Фон Дейц быстро повернулся. Танаров выпрямился и, принимая презрительный вид, спросил, отчеканивая слоги:
— По-че-му?.
Санин засмеялся, и ненависть его прошла так же быстро, как и явилась.
— Да потому… Во-первых, я не хочу убивать Зарудина, а во-вторых, и еще больше, не хочу сам умирать.
— Но… — кривя губы, начал Танаров.
— Да не хочу, и баста! — сказал Санин, вставая. — Стану я еще вам объяснять, почему!.. Очень мне надо!.. Не хочу… ну?
Глубочайшее презрение к человеку, который не хочет драться на дуэли, смешалось в Танарове с непоколебимым убеждением, что никто, кроме офицера, и не способен быть настолько храбрым и благородным, чтобы драться. А потому он нисколько не удивился, а, напротив, даже как будто обрадовался.
— Это ваше дело, — сказал он, уже не скрывая и даже преувеличивая презрительное выражение, — но я должен вас предупредить…