Санитарный день
Шрифт:
— Кстати, а сам ты, между прочим… как бы сказать… — начал Ит, но Ариан его перебил:
— Не с кем, — ответил он. — Пока не с кем. Но, поверь, если будет, я не стану играть в монаха, как это делаете вы. Глупо, повторю. Это просто глупо. Не использовать такую возможность, пока мы все…
— Мы все — что? — нахмурился Ит.
— Как минимум, живы, — Ари вздохнул.
— Неужели у тебя на Тингле никого не было? — не выдержал Ит.
— А вот это не твоё дело, — в голосе Ари вдруг послышались нотки, от которых Иту стало не по себе — потому что сейчас с ним говорил уже не молодой Ари, а старик, Бард, которого вернул на этот свет Ри, и который, кажется, очень долго ждал — момента. — Про Тингл тут говорю только я, запомни.
— Я тебя тоже, — ответил Ит.
Место им досталось замечательное — в уголке, возле окна, стоял диванчик, кресло, и круглый стоик, в самый раз на троих. Скрипач сходил к бару, заказал пиво и картошки на закуску, чисто символически, потому что все они уже поужинали, и есть не хотелось. Народу в баре было немного, это и понятно — день будний, завтра всем на работу, какие уж тут развлечения. Поэтому и картошку, и пиво принесли быстро, и вскоре они остались втроем. Они, столик, пиво, картошка, и туманная весна за окном.
— Слушайте, я вот всё никак не могу понять, покинули мы сигнатуру, или нет, — сказала Лийга. — Шестой год пошел, а ничего не происходит. Вообще ничего. С одной стороны, вроде бы мы не могли этого сделать, от Стрелка сбежать невозможно, но с другой — что-то же должно происходить, верно?
— Почему ты так решила? — спросил Ит.
— Потому что мы находимся в активной фазе процесса, — объяснила Лийга. — Я же говорила, давно ещё. У системы есть периоды активности и периоды ожидания. Берта, кстати, в записях говорит о том же. Даже если брать сейчас только Архэ, и рассматривать исключительно их, причем в старой модели, можно увидеть четкие границы периодов. Воссоздание — активный период. Далее следует долгий, почти двадцать лет, период ожидания, разве не так? Они просто живут, учатся, работают, влюбляются, и всё такое. Дальше — снова активный период, вход в стадию инициации. И всё, снова ожидание, потому что инициация идет тоже почти двадцать лет. Это сложно себе представить, по крайней мере, мне, но это было. Что потом? Следующая фаза, переход в Контроль, и этот период тоже активен, и ещё как! Четверть века учебы, и окончательное формирование Архэ, как элемента структуры. Но что происходит после этого? Да ни-че-го, за исключением редких всплесков, типа встречи с Арианом, смерти учителей, и разлада со Встречающими. Всё, система работает, ровно, в спокойном периоде, до самого последнего момента. Потому что окончательным активным периодом становится передача материалов для воссоздания, а затем — смерть. И вот теперь я смотрю на то, что у нас получается по факту, и не понимаю — что мы видим, и в чем мы принимаем участие.
— Мы тоже не понимаем, — кивнул Скрипач. Поднял кружку, посмотрел через неё на свет. — Ну, давайте за платье, — предложил он. — Дорогое, как чугунный мост, но тебе, Лий, очень идет, и на скиб слегка действительно похоже. Поздравляю с покупкой, в общем.
— Спасибо, — Лийга улыбнулась. — Если честно, никак не привыкну ходить без маски, — призналась она. — Рука сама тянется к капюшону, а там ничего нет.
— Ну, тут так принято, — пожал плечами Скрипач. — К тому же тебе незачем прятать лицо, ты очень красивая.
— Не подлизывайся, — строго сказала Лийга.
— Я констатирую очевидный факт…
— Рыжий, отстань, — приказал Ит. — Вообще, ты права на самом деле. Что-то должно происходить, верно. Но у нас всё наизнанку в результате. Инициация, как таковая, была более чем странная, и мне кажется, что она получилась неполной, не просто так эти трое говорили тогда про память, которую требуется стереть. Испытания, которые происходили — мы вообще ничего не помним, кроме последнего года. И вспомнить никак не можем, видимо, блокировка серьезная, здесь её не снять. Сейчас, теоретически, должно быть ученичество, но снова всё разваливается,
— Или говорит, что не нужна, и что умеет, — заметила Лийга. — Знаете, я ему не верю. Бард, который добровольно бросил гитару на шкаф на четыре с лишним года? Серьезно? Вы ведь не хуже меня знаете, как они живут, как чувствуют, и как видят мир вокруг себя. И чтобы вот так? Ни эмпатии, ни чувств, ни сострадания, ни музыки, только недовольство и поездки в какие-то странные места. Мне не нравится…
— Он тебе не нравится, — констатировал Скрипач.
— Нет, это не совсем верно. Мне не нравится то, что он делает. И не делает, — ответила Лийга серьезно. — Точнее, мне не нравится, что он вообще ничего не делает. Я бы его поставила месить глину, если бы мы были дома. Ну, у меня дома, конечно. Месить глину — это хороший способ выбить из головы любую дурь. Один день на глиняной яме, и…
— Добрая ты какая, и хорошая, — снова польстил Скрипач. — Вот только мне почему-то кажется, что ты бы его в этой яме с глиной прикопала бы. Запросто. И сделала вид, что никого тут и не было никогда. Ага?
— Нет, не ага, — покачала головой Лийга. — Совсем даже не ага. Ит, ты что-то хотел сказать?
— Хотел, — вздохнул Ит. — Но раз такая важная тема, про глину, могу и помолчать.
— Ну, начинается, — закатил глаза Скрипач. — Давай, говори уже.
— Мне кажется, что у него всё ещё идет адаптация, в том числе и к геронто, — сказал Ит. — Рыжий, вот ты доктор, да? И я тоже доктор. И вот скажи ты мне, что в данном случае, кроме стандартной схемы, мы для него тут можем сделать, чтобы снять последствия гормонального шторма? Да, у нас его не было, можешь не открывать рот, я сам скажу. Не было — потому что мы даже не знаем, когда именно производились все эти геронто, и не были ли они, случайно, разделены ещё и гиберами. А вот он проходил геронто непосредственно перед отправкой, и я допускаю, что мы сейчас имеем последствия шторма — вот в таком виде. Он мужчина, человек. У них весьма специфически этот процесс проходит, ты же знаешь.
— Пять лет, — напомнил Скрипач. — Не слишком?
— Он ещё и Бард, — пожал плечами Ит. — Может быть, для него и не слишком. Не подумайте только, что я его защищаю, я просто пытаюсь понять, что может служить причиной для того, что происходит.
— Или ты пытаешься разглядеть в нём молодого Ри, — подсказал Скрипач. — Того, которого ты знал, пока он не съехал по фазе. Только разреши тебе напомнить, что именно Ариан придумал Ри таким, каким мы его знаем, и что на самом деле ему отнюдь не двадцать пять, а много больше.
— Сдаюсь, — Ит поднял руки. — Ну чего, закажем ещё пива?
— Давайте, — тут же оживилась Лийга. — Просто так я это фермент принимала, что ли? Пиво, кстати, вкусное. Манговое я уже пила, теперь попробую то, которое с грушей.
— Которое с грушей — это сидр, — заметил Скрипач.
— Хорошо, пусть будет сидр. Но с грушей, обязательно, — заявила Лийга. — И почему я так мало знаю о том, чего тут растет? Я же занималась ботаникой дома. Надо здесь тоже заняться, пожалуй. Вы не против?
— Только за, — ответил Скрипач. — Будешь здесь тоже липстэг варить.
— Здесь не из чего, — покачала головой Лийга. — А жаль. Но ничего, здесь я тоже что-нибудь этакое придумаю. Вот, например, специи…
Следующие полчаса они обсуждали приправы, которые Лийга скупала где придется в больших количествах, и комбинировала, когда готовила, потом переключились на платье, потом заказали ещё пива, а потом обнаружили, что уже почти полночь, и что паб через полчаса закроется. Домой идти не очень хотелось, поэтому Ит предложил прогуляться, благо, что вставать завтра с самого раннего утра не было необходимости — у них был по графику выходной. Конечно, на улице сыро и прохладно, но погулять полчасика перед сном вполне можно.