Санька-умник 3
Шрифт:
Наши лётчики во всем этом тоже негласно поучаствовали. Причем, мои «подопытные».
— Если собьют — сразу стреляйтесь.
Товарищ Крылов поднёс вытянутый указательный палец к своему виску.
— В плен никто не должен попасть. Нет нас здесь. Поняли?
Моя десятка синхронно кивнула.
— Точно, поняли? — повторил для верности Кожедуб.
— Поняли, поняли, — раздалось в ответ.
Стреляться никому не пришлось. Созданный мною препарат работал прекрасно.
Глава 32
Глава 32
Пятьдесят первый год в апреле не завершился. За ним последовали май, июнь, июль…
Бабочковая настойка у меня закончилась. Вся, до последней капельки. Нечего больше было соколам Кожедуба-Крылова дать.
— Что, больше нет? — в который уже раз слышал я от Ивана Никитовича.
— Нет. — развел я руками.
— Совсем нет? — прищурился Кожедуб.
— Совсем. — что мне его обманывать…
— Может, ещё сделаешь? — в словах летчика просквозила надежда.
Сделаешь…
Я бы сделал, но мне это было строго запрещено.
Настойку засекретили.
В мае я снова побывал в Томске. Передал академику Вершинину свои записи, которые вел в процессе полевого испытания своего препарата.
— Хорошо, очень хорошо… — Николай Васильевич перелистывал лист за листом. — Просто замечательно…
Кстати, а очки его где?
Что, моя бабочковая настойка и остроту зрения ещё улучшает? Совсем, получается, какой-то универсальный препарат! Просто чудесное молодильное яблочко!
Да, академик сейчас выглядел просто прекрасно.
Это дела у томских фармакологов двигались не очень. Не получалось у них синтезировать то, что мать-природа создала.
— Продвигаемся, Александр, но — медленно, — не порадовал меня Вершинин. — Сложно всё, очень сложно.
Может снова начать бабочек ловить?
Я озвучил свою мысль, но она была категорически отвергнута.
— Что мне дальше делать? — поинтересовался я у академика.
— Продолжать своё обучение. У тебя это хорошо получается.
Ещё бы не хорошо. Я уже почти за два курса все зачеты получил и экзамены экстерном сдал. Даже притормозить немного решил. Не надо к себе лишнего внимания привлекать. Когда слишком хорошо, это — не очень хорошо.
— Я бы лучше обратно в Китай вернулся. Ребята там воюют, а я здесь буду отсиживаться. Учебники с собой возьму…
Вершинин моё предложение принял. Надавал мне заданий в отношении нашей опытной и контрольной групп.
— Фиксируй всё в динамике по этим параметрам. Отдаленные результаты действия препарата тоже очень важны.
Важны-то важны… Но, была одна закавыка. Численность лётчиков, которые принимали и не принимали бабочковую настойку понемногу становилась всё меньше.
Война, на которой нас как бы и не было, без потерь с нашей стороны не обходилась.
Люди-то не железные. Я, будучи в Китае, хоть
И, не только я.
Несколько наших лётчиков были уже отправлены домой в СССР.
Надо сказать, что это — хорошо. Нельзя их было больше в небо выпускать. Нет, не совсем, а на время. Человеку нужен отдых. Без него нельзя.
По рассказам пилотов, а с большинством из них у меня сложились доверительные отношения, мы во время Великой Отечественной так немало хороших лётчиков потеряли. Перегорали они. Совершали боевые вылеты один за другим, а потом и наступал край… Хоть стреляй их, а не могли они себя заставить в небо подняться. Нет, не трусили, это — другое.
И ведь — стреляли… Но, не будем об этом.
Оставались наиболее крепкие. Однако пополнение и смена по неизвестным Кожедубу причинам задерживались, оставшимся приходилось летать всё чаще и чаще.
Вот поэтому он меня с бабочковой настойкой и к стенке прижимал.
— Капитан! Давай ещё! Что хочешь делай, а помогай!
Я бы помог, да нечем…
Всё чаще и чаще стали случаться вылеты в Порт-Артур. Там, на старом военном кладбище времен русско-японской войны 1904–1905 годов, всё больше становилось уже свежих могил наших боевых друзей — советских летчиков.
— Лети к своему Вершинину. Поторопи его. Что-то долго он копается. Закрадываются у меня нехорошие мысли, капитан…
Такое я услышал от Кожедуба после очередных похорон.
Перед этим мы ещё и капитана Абакумова чуть не потеряли.
В первых числах января пятьдесят второго, он, прикрывая атакующую пару заместителя командира полка Алексея Митусова, вступил в бой с восьмеркой «Сейбров» на высоте около двенадцати тысяч метров.
Капитан связал американцев боем и дал другим МиГам возможность завершить начатую атаку. Они после её завершения поспешили к нему на помощь, но было уже поздно.
По кабине МиГа Абакумова ударила очередь, приборная доска была разбита вдребезги и дымила, левая рука летчика не слушалась… Капитан правой дернул рычаг катапульты и потерял сознание от недостатка кислорода.
Когда приземлился, нашего раненого летчика подобрали северные корейцы, которые, увидев на лацкане значок с портретом Мао Цзэдуна, сообщили китайцам. Через несколько дней Абакумов был в госпитале — обмороженный, с изуродованной левой рукой и серьезной потерей крови. Чудом его и вытащили. Пока даже и неизвестно, сможет ли он дальше летать. Кожедуб его представил к званию Героя Советского Союза.
Забегая вперёд, надо сказать, что Героя Абакумов, да и не он один из представленных товарищем Крыловым, не получил. Наверху ограничились только вручением орденов Ленина. По возвращению в СССР Кожедуб лично ходил по самым высоким кабинетам в Москве, но верх тогда взяла большая политика…