Санька-умник

Куковякин Сергей Анатольевич

— Померяем, — согласилась с Марией Лукерья. — От этого никому ещё хуже не было.

Сказано — сделано.

На следующий день, во второй его половине, порог избы Саньки переступила седенькая старушка. Привела её бабушка Лукерья.

— Санька, подойди сюда, — позвала меня бабушка.

Я подошел.

— Ложись на лавку. Лежи смирно, — получил я указание от бабушки.

Смирно, так смирно. Как скажете. Наше дело телячье.

Гостья, что пришла с бабушкой, держала в руках какую-то веревочку. Выглядела она подозрительной и не очень чистой.

Что она делать собирается?

Оказалось,

что ничего страшного. Старушка начала прикладывать свою веревочку сначала к моим рукам. Причем, как бы измеряла их данным нехитрым приспособлением. Измерила сначала правую, а затем — левую. Сравнила результат. Руки у меня оказались одинаковы. Затем та же процедура была осуществлена с моими ногами. Здесь тоже всё оказалось нормально.

— Я не тело обмериваю, а с раба Божьего испуг снимаю, испуг, порчу, хворь с раба Божьего Саньки. Уйдите прочь, испуг, хворь, порча за темные леса, за высокие горы. Аминь. Аминь. Аминь, — манипуляции с веревочкой сопровождались нашептыванием заговора.

Ага, меня ещё и параллельно лечат? Так сказать, два в одном…

Далее мне было сказано перевернуться на живот, что я и сделал.

Сам я видеть этого не мог, но похоже, что этой же грязной веревочкой мне начали измерять спину. Было щекотно, но я терпел. Куда деваться-то? Такая тут компьютерная томография…

Со спиной тоже оказалось всё в норме.

Дольше всего продлился обмер моей головы. Мерялась она всё той же веревочкой и так и сяк. Каждый раз результат бабкой оценивался. Похоже, что что-то ей не нравилось. Она поджала губы, то и дело хмурилась.

— Что? — влезла в процесс бабушка Лукерья.

— Погоди, — отмахнулась от неё гостья. — Ещё не закончила.

Лукерья больше вопросов не задавала. Сидела рядом с мамой Саньки на лавке и не отсвечивала.

Наконец веревочка была спрятана и мне опять было сказано перевернуться на живот.

— Лежи смирно. — палец старушки побарабанил между моими лопатками. Меж крыльцами — так в Пугаче говорили.

Старушка, сказав это, начала попеременно сводить мои руки и ноги, сгибая их в суставах. Сперва левую руку и правую ногу, а затем наоборот — правую руку и левую ногу. Так она сделала несколько раз.

— Полежи немного. Отдохни, — было сказано ею мне напоследок. — Хороший парнечок…

Таким образом, ничего страшного у меня не было выявлено.

— Пройдет, не родимое… — пришлой старушкой был подтвержден прогноз, который дала ещё зимой бабушка Лукерья.

Однако, лечение мне всё же было назначено. Для успокоения — так было сказано знахаркой. Какие-то сомнения у неё всё же после меряния возникли. Или, бабушка с матерью Саньки, что-то про меня ей наговорили?

Больше месяца пришлось мне пить какие-то горькие травки. Хорошо, не керосин или сулему глотать…

Глава 8

Глава 8 Первомайская демонстрация

Весна в Пугаче дошагала уже почти до самого мая.

География моих передвижений в пространстве теперь не ограничивалась четырьмя стенами. Это зимой Саньку раз в неделю в баню водили и всё. Причем, так закутанного в старый полушубок отца, что мне вокруг почти ничего не было видно. Ещё и мои ноги при этом болтались в огромных

валенках как веретено в проруби, а их голенища больно упирались в пах.

Иногда, далеко не каждый раз, получалось только выходя из бани в вечернее время, полюбоваться на небо. В эти моменты я как будто бы попадал в сказку, мне казалось, что я нахожусь под огромным серебристым колпаком, стенки которого расположены где-то далеко-далеко. Я стоял и вдыхал свежий, морозный воздух, а он попадал в каждую мою клеточку…

Календарь на стене худел, а от избы по деревне получалось отходить всё дальше. Ещё и лапти этому способствовали. В них, не как босиком.

Лапти для меня были выменяны у соседей на рыбу. Отец Саньки сам и хомут мог изготовить, и седелко, и шлею, и узду, и вожжи, а вот лапти плести не умел. Как так? А, вот — бывает.

С братьями и сестрами мы всю деревню оббегали. Да, она и не велика была. За околицу не выходили. Это нам было строжайшим образом запрещено.

Всё в Пугаче было… каким-то серым. Яркие краски глаз не радовали. Впрочем, внутри нашей избы — тоже. Как в других деревенских избах, я не знаю. Меня туда внутрь никто не приглашал.

Наверное, поэтому на стенах нашей избы и были местами приклеены конфетные фантики. Они были яркими, веселыми. Когда они там появились? Кто знает… Но, при мне в избе ни разу за всю зиму конфет не ели.

Вот и ещё одного листочка наш календарь лишился и наступило 1 Мая.

За завтраком отец Саньки поделился со всеми новостью, что в Пугач из города приехал парень и будет проводить митинг.

Ну, приехал и приехал… Александр Аркадьевич в годы своей молодости дома на такие митинги досыта находился. Кстати, весело было. Ряды и колонны шли с предварительным подогревом, а ещё и по дороге втихушечку добавляли. Конечно, открыто такое не приветствовалось, но на не переходящих определенные границы глаза старшие товарищи закрывали. Проявляли солидарность к трудящимся.

Однако, объявлением о митинге, дело у Ильи сегодня не закончилось. Он вышел из избы, некоторое время его не было, а затем вернулся… с красным флагом.

Вся семья, от бабушки Лукерьи до Саньки, на такое дело просто свои талы выпучило!

Батюшки святы! Что это деется?!

Мать Саньки даже на передний угол глаза перевела. Так дело пойдет, завтра Илья прикажет из дома иконы вынести!

То, он «товарищей» из души в душу клянет, а тут с красным флагом заявился!

— Собирайтесь, — в этот раз многословием Илья что-то не отличался, был хмур и не весел. — Все на митинг идём.

Хозяину никто перечить не посмел. Его слово — закон.

Отец Саньки снял с колышка, вбитого в стену, старый заплатанный-перелатанный азям, в котором он на люди давно уже не выходил, подпоясал его кушаком, помнившим ещё отца последнего российского императора, на голову нахлобучил старую одноухую шапку…

Бабы и детишки даже рты раскрыли…

Чучело! Как есть — чучело…

Что он задумал?!

Илья взял в руки принесенный неизвестно откуда красный флаг, положил горизонтально на плечо его древко. Именно — горизонтально, так, что полотнище флага почти касалось пола. На улице оно может даже по земле волочиться, если отец Саньки в какую-то ямку ступит.