Санкта-Психо
Шрифт:
— Хорошо… — Он прошел в комнату.
— Четыре тысячи сто, — сказала хозяйка. — Контракт второй руки, сами понимаете. Я почти ничего не добавляю к тому, что сама плачу, так что торговаться бессмысленно… зато квартира полностью меблирована.
— О’кей.
Полностью меблирована? Мягко сказано. Скорее, замеблирована. Ян никогда не видел столько барахла в одной квартире. Стулья, шкафы и комоды стоят вдоль стен, как солдаты в строю. Больше напоминает мебельный склад, чем квартиру. В какой-то степени это и есть мебельный склад. Мебель и картонные ящики принадлежат сыну этой тетушки, а он сейчас живет в Сундсвале.
Ян
— Это не мои, — быстро оправдалась хозяйка. — Остались после предыдущего жильца.
Он закрыл дверцу буфета:
— А кладовая есть на чердаке?
— Там стоят велосипеды внуков. Значит, вы заинтересовались?
— Так… немного.
Он уже говорил с квартирным бюро — в этом месяце свободных квартир не будет, а срок ожидания контракта первой руки больше полугода. В рубрике «Сдается» в местной газете нашлось только одно объявление — эта самая сверхмеблированная квартира.
— О’кей, я согласен, — сказал он.
Поев, Ян сел на поезд в Гётеборг. Взял из мастерской свой старенький «вольво», доехал до магазина ИКЕА и купил несколько картонных ящиков.
За выходные погрузил свою собственную мебель на прицеп и отвез на свалку. Ему уже тридцать, но у него почти ничего нет. Никакой собственности. И почти ничего, что ему хотелось бы сохранить, к чему бы он был привязан. Что ж… это тоже своего рода свобода — ничего не иметь.
Переехав в трехкомнатную, он распихал по углам хозяйкины коробки и картонки, что-то спрятал в гардероб, за диван и под диван. Более или менее похоже на дом.
Он захватил свой наклонный мольберт. И почти двести листов комикса о герое, которого назвал Затаившимся. Он мусолит эту серию уже пятнадцать лет, но пообещал себе — здесь, в Валле, закончит ее. Финал уже виден: Великая битва Затаившегося с его врагами — Бандой четырех.
Понедельник девятнадцатого сентября выдался ясным и солнечным, даже бетонная стена вокруг Санкта-Психо выглядела не так мрачно. В четверть девятого утра Ян во второй раз прошел через стальные ворота.
Его принял главврач. С глазами у него на этот раз все в порядке, взгляд внимательный и даже пристальный.
— Поздравляю с первым рабочим днем, Ян.
— Спасибо за доверие, докт… Патрик.
— При чем здесь доверие? Вы оказались лучшим из соискателей.
И опять они прошли через анфиладу запертых дверей — на этот раз в отдел кадров. Ян подписал несколько бумаг. Теперь он — сотрудник клиники судебной психиатрии Санкта-Патриция.
— Вот и все, — пожал плечами Хёгсмед. — Пойдем теперь на ваше рабочее место?
— С удовольствием.
И опять через ряд дверей, опять через стальную калитку в грозной бетонной стене. Ян не удержался, чтобы не обернуться на Патрицию. По пути Хёгсмед прочел маленькую лекцию:
— Учреждение основано в конце девятнадцатого века, причем сразу было построено как больница для умалишенных… потом название сменилось. Здесь, кстати, широко применяли лоботомию и принудительную стерилизацию… но теперь все перестроено и модернизировано.
Ян машинально кивал, осматривался украдкой. Едва отошли от стены, поднял голову и опять увидел зарешеченные окна верхнего этажа. Он сразу вспомнил Рами и почему-то еще одно имя, названное таксистом: Иван Рёссель.
— А больные только на верхних этажах? — спросил Ян. — Или распределены по всему корпусу?
Хёгсмед предостерегающе поднял руку:
— Мы
— Понимаю, — спохватился Ян. — Конечно, конечно… само собой. Я и не собирался ничего спрашивать о каком-то конкретном больном… просто интересно, сколько же их?
— Больше ста. — Главврач помолчал немного и продолжил уже не так жестко: — Интерес ваш мне вполне понятен… это очень по-человечески. Мало кому приходится близко сталкиваться с психиатрической клиникой.
Ян промолчал.
— Насчет нашей работы могу сказать вот что, — продолжил доктор. — Она далеко не так драматична, как многие представляют. Business as usual… обычная работа. В основном обычная. У большинства наших больных тяжелые психические расстройства, травматические переживания, навязчивые идеи. Потому они и здесь. Но! — Хёгсмед вновь поднял указательный палец. — Но! Это вовсе не значит, что больница забита выкрикивающими что-то нечленораздельное, вопящими и плачущими людьми. Наши больные спокойны и вполне способны на контакт. Они знают, почему они здесь, и я бы сказал, они этим довольны. У них не возникает даже мысли о побеге… ну, может быть, не у всех, но у подавляющего большинства. — Он открыл калитку детсада и задержался. — Могу сказать еще одно. Многие из наших больных страдают наркоманией, поэтому в клинике никакие препараты не используются.
— Вообще никакие? А лекарства?
— Лекарства мы применяем, но только по назначению врача, и они раздаются в строго определенных дозах… мы также ограничиваем телефонные контакты и сидение у телевизора.
— Развлечения запрещены?
— Ну что вы… бумага, карандаши без ограничений. Многие пишут или рисуют. Есть радио, большая библиотека… музыка, само собой.
Ян тут же вспомнил Рами с гитарой.
— И я уже говорил: если у наших пациентов есть дети, мы поощряем регулярное общение. И сами больные, и дети нуждаются друг в друге… чувство защищенности, семейные ритуалы, распорядок дня… У них в жизни не так много этого…
Хёгсмед открыл дверь и опять поднял указательный палец.
— Распорядок дня — решающий фактор в жизни человека. Так что можете себе представить важность вашей работы.
Ян кивнул. Важная работа, продуманный распорядок.
За дверью кто-то пискнул и послышался заливистый смех.
Ян шагнул в дверь.
У него было прекрасное настроение. Он совершенно успокоился. Когда предстояла встреча с детьми, у него всегда было прекрасное настроение.
В Нордбру Ян жил в паре километров от детского сада. Дорога шла через парк. Впрочем, это был парк только по названию. Настоящий лес — густой ельник, низкие холмы, обжитое птицами глубокое озеро в низине. Обычно он ездил на работу на велосипеде, но когда был запас времени, предпочитал идти пешком, а в свободные дни гулял в лесу. Он знал все тропинки и проселки, иногда забирался на холм и долго смотрел на бурную птичью жизнь на озере.
И во время одной из таких прогулок он обнаружил заброшенный бункер.
Бункер был вмурован в склон горы со стороны озера. Никакая тропинка к нему не вела, а сейчас, осенью, его почти невозможно было заметить — похоже на земляной холм, засыпанный ветвями, хвоей и багровыми кленовыми листьями. Но Ян, случайно оказавшись рядом, увидел кусок ржавого швеллера. Раскидал листья и землю — железная дверь в бетонной скорлупе, низкая, не выше метра. Гостеприимно приоткрыта. Он решил заглянуть.
Темнота давила на глаза. Бетонные стены показались ему очень толстыми, не меньше нескольких дециметров.