Санктум
Шрифт:
– Сказали, что… вас внизу четверо, когда я изъявил желание спуститься и помочь. Майк, Росс, Джессика и Белла. Ты сказала, что Джессика не выбралась. Осталась только Белла. Я понял, что ты Белла.
– Что случилось? – мягко спросила я Эдварда, кладя руку на его ладонь, закрывающую лицо.
Ладонь была по-прежнему холодной, хотя не было заметно, чтобы он замерз. Гидрокостюм должен греть его. Когда Эдвард отнял голову от рук и посмотрел на меня, в его глазах был миллион эмоций, и самой главной эмоцией был страх.
–
– Белла, - он закрыл глаза и покачал головой. – Я не… лгу. Ах… - с досадой прорычал он и отвернулся. Его лицо стало злым, практически разъяренным.
– Ты злишься на меня? – удивилась я.
– Не на тебя, на себя, - прорычал он.
– Почему? – я ничегошеньки не понимала. Он вел себя странно. Странным было уже его появление здесь, и все остальное, что происходило, только добавляло этой странности новые оттенки.
– Потому что я не должен быть здесь, - прошептал он, не глядя на меня. А затем повернулся, его глаза пылали гневом: - Какого черта ты только полезла сюда!! – прорычал он с яростью.
Я невольно отшатнулась назад, насколько позволяла стенка камеры в замкнутом пространстве.
– Ну прости, – язвительным голосом произнесла я. – Это мой образ жизни. А тебя никто не заставлял идти никого спасать. Мог бы остаться со всеми наверху! – последнее получилось очень резко и раздраженно. Это было некрасиво с его стороны: заставлять меня чувствовать вину за то, что он оказался здесь. Его никто не просил.
Гнев в его глазах угас.
– Прости… - пробормотал он, опуская глаза и выглядя очень потерянным. Когда он сердился, я бы дала ему не меньше двадцати пяти. Но сейчас он снова стал похож на подростка, испуганного и оказавшегося в ужасном положении, запертым в пещере под землей.
– Я все понимаю, - ответила я мягко. Мы оба были испуганы, а люди в таких условиях проявляют не лучшие свои черты. Я прекрасно понимала, как ему трудно осознавать, что он пытался помочь, а вместо этого сам оказался в ловушке. Принять такое бывает очень тяжело.
– Все будет хорошо, - теперь пообещала я.
Протянув руки, я настойчиво заключила его холодную ладонь в свои теплые ладошки, чтобы согреть ее. Он выглядел странно, когда я это сделала, и сразу же напрягся… но руки не отнял. Просто смотрел, почти испуганно, как я положила наши сплетенные руки на свои колени.
Я хотела растопить эту стену отчуждения, которой не должно быть под водой. Мы оказались невольными партнерами, а значит, должны действовать сообща. Мы не могли позволить себе злости или недоверия, иначе в сложной ситуации, не имея возможности положиться на другого, могли погибнуть оба.
Медленно я гладила его кожу, растирая между пальцами, тщетно пытаясь согреть хоть немного. Она
И снова я заметила, как сильно Эдвард напряжен из-за моего прикосновения. Одну короткую секунду я видела в его глазах почти что ужас. Будто он боится меня или чего-то, что я могу сделать ему. А затем на его лице отразилось удивление, когда он поднял глаза, и… боль.
– Все будет хорошо, - повторила я настойчиво. – Мы найдем выход.
Бедный мальчик, мне так хотелось утешить его, но я уже поняла, что это не лучшая идея. Ему явно не нравилось, если я сокращаю между нами дистанцию, и я не собиралась слишком давить на него.
– Да, - ответил он шепотом, опуская глаза снова. Он неотрывно смотрел на наши руки, и теперь у меня появилась надежда, что ему нравится тот способ, которым я успокаиваю его. По крайней мере, он не выдернул руку… а в его глазах застыла печаль. Неужели никто никогда прежде не держал его за руку? По крайней мере, он выглядел именно так. Или его просто смущало то, что это сделала я – посторонний для него человек?
Его грудь под гидрокостюмом вздымалась чаще обычного. Он выглядел взволнованным. Должно быть, мой жест все же пугал его. Но я была решительно настроена добиться того, чтобы он мне доверял. Только тогда у дайверов есть шанс спастись.
– Давно ты на Папуа? – отвлеченно спросила я, вдруг осознав, что только отчаянная нужда погнала бы красивого молодого мальчика, фактически ребенка, работать на местных жителей. Быть может, у него не было денег, чтобы улететь домой… Я могла бы помочь ему, если мы выберемся.
– Двадцать четыре дня, - тихо сказал он. С такой грустью, что у меня защемило сердце.
Я мысленно отсчитала время назад, вздрогнув, когда поняла, что мы могли прилететь на одном самолете. Теперь стало понятнее, где я могла видеть его, хотя я и не помнила конкретно.
– Ты что же, был здесь совсем один? – догадалась я, не понимая, как он мог оказаться здесь без родителей. А попутно удивляясь тому, что за двадцать четыре дня он ни капельки не загорел, словно провел все дни в подземелье, а не на солнце.
Эдвард медленно поднял на меня глаза. В них плескалось столько эмоций, что к моему горлу подкатил комок. Боль и грусть были самыми сильными из них, и я ужаснулась, допустив мысль, что его родители могли погибнуть, и поэтому ему тяжело об этом говорить.
– Извини, - тут же прошептала я, решив не давить на него с этим, но в то же время ощущая потребность узнать о нем больше.
Эдвард молчал, просто глядя на меня – так, будто увидел впервые. Его взгляд был настолько пронизывающим, что мне стало не по себе.