Сапер. Том II
Шрифт:
В Чкаловском, на аэродроме, нас встречали. Целая делегация собралась. Медики — за своими, чекисты — за своими. Меня сразу нашел какой-то деятель с петлицами лейтенанта связи и взмахнул перед носом удостоверением, да так быстро, что невозможно было даже понять, на каком языке там написано, не говоря уже, что. На связиста он был похож еще меньше, чем Костя-финансист. Что-то такое в нем было. Нет, буквы Н, К, В и Д не горели у него во лбу ясным пламенем, но контора чувствовалась безошибочно. Наверное, во взгляде больше всего. Какое-то выражение, знаете, вроде «живи, пока я добрый». Единственное, что я понял из его требований, так это
— Очень хорошо, товарищ лейтенант, — решил я сыграть простого дубоголового службиста, — дайте-ка еще раз посмотреть ваше предписание. А то, знаете, вещь секретная, мало ли что…
Чекист полез в карман и подал мне бумаги. Я только что губами не шевелил, когда читал. Пальцем по строчкам водил, это было. А он аж приплясывал от нетерпения. Таблеток авиаторских нажрался, что ли?
— Удостоверение в развернутом виде покажите еще раз, — нудным голосом потребовал я. Не знаю даже, чем он меня взбесил, что я решил на нем отыграться? Будто кто-то изнутри подзуживал: «Давай ещё». И после нервно сунутого мне чуть не под нос удостоверения, продолжил: — Вот по описи вам два пакета, — я вытащил из портфеля и передал лейтенанту большие конверты из плотной бумаги со всеми положенными причиндалами, — и мешок с печатями, пломбами и прочим. Всё у меня.
— А изделие? — сначала растерянно спросил фальшивый связист. — Где, мать твою, ящик с машиной?! — завопил он, перекрикивая гул моторов.
— Вы мою маму, товарищ лейтенант не трогайте. Она давно умерла и по возрасту вы никак…
— Да я вас… — зашипел чекист. — Ваньку мне тут валять? Арестую, сволочь! Ты у меня к концу недели на Колыме будешь! Вы там у себя в Киеве охренели совсем!
Всё то, чего опасались ребята, потрошившие «Голиафа», свершалось у меня на глазах. Понятное дело, после рапортов с описанием машинки кто-то в высоких кабинетах решил танкетку прикарманить и получить все почести. Видать и этому деятелю тоже орденок обещали, а тут облом вышел. Вот он и осерчал, бедолага.
Цирк прекратил Кирпонос, которому надоело меня ждать. Он сделал пару шагов от ожидавшей нас «эмки» и спросил, как это умеют одни только большие начальники: вроде и негромко, но так, чтобы все слышали и делали выводы. Желательно раньше, чем руководитель закончит говорить. Я так даже не пытался, всё равно не получится.
— Соловьев, вы там долго еще? Я вас что, ждать должен? Две бумажки отдать не в силах? Или это лейтенант нас задерживает?
Видать, до чекиста в пылу сражения за награду родины не до конца дошло, кого он заставляет ждать, и он проблеял, повернувшись к комфронта:
— Но вот… прибор… машина…, - при этом он старинным рыбацким жестом пытался показать, каким, по его мнению, должен быть недополученный ящик в ширину.
— Оставлена в Киеве моей властью, — закончил фразу Кирпонос. — Вопросы?
Интересно, это мне показалось, или чекист и вправду рванул с места так быстро, что на меня дунуло неизвестно откуда взявшимся свежим ветерком?
— Вот ты, Петя, как дитя малое? Зачем ты с этим хлыщом завелся? — выговаривал мне генерал, пока мы шли к машине. — Времени нет совсем, а они… — он расстроенно махнул рукой и полез на заднее сиденье.
Радоваться и правда было нечему. Хотя Конотоп и держался каким-то чудом, но именно что чудом. Фронт трещал по швам и вот-вот должен был рухнуть. Если только немцы не выдохнутся. И Гудериана с Клейстом пощипали знатно. А они всё пёрли
Так что нервное ожидание развязки попытки Клейста затянуть мешок под Кременчугом — не праздное. Вряд ли у немцев хватит сил на второй заход. И их резервы не бесконечны, а потери у них как бы не больше наших. Если первый штурм Киева им обошелся тысяч в сто, то сейчас как бы не вдвое у них полегло.
Наверное, и комфронта думал о том же, потому что вздохнули мы почти одновременно. И выглядело это совсем не смешно.
***
Неизбежное зло в виде заселения в гостиницу, оформления продаттестата и прочих бумажек, без которых военному человеку не прожить и дня, заняло пару часов. Я нервничал и пытался торопить события, чтобы поскорее вырваться к Вере. Генерал молча смотрел на мои терзания. Наконец, последняя печать на последней бумажке поставлена, я нетерпеливо сложил это добро в кучу и спрятал в карман гимнастерки. В левом плече, до этого молчавшем, а потому на время если и не забытом, то отодвинутом на задний план, ощутимо стрельнуло.
— Ты не заболел, Петя? — немного встревоженно посмотрел на мою сморщившуюся физиономию комфронта. — А то выглядишь… не особо хорошо, бледный вон весь.
— Поцарапался где-то, ничего страшного, Михаил Петрович, — быстро ответил я. — Сейчас у Веры разденусь, посмотрю… Виноват, товарищ генерал, — я тут же попытался исправиться. — Разрешите отлучиться, жену увидеть. Хоть на пару часов…
— Иди уже, — махнул рукой комфронта. — В шесть утра чтобы здесь был как штык. Да погоди ты, не лети, — остановил он меня, от нетерпения готового выбежать, и кивнул на телефон: — В гараж позвони, пусть машину пришлют.
***
ГОНовский шофер не отличался от своих собратьев по гаражу особого назначения: молчаливый и ничему не удивляющийся. Услышав адрес госпиталя, он кивнул и машина, мягко рыкнув, тронулась с места, оставив сзади громаду гостиницы “Москва”. Давит меня это здание, не люблю я его. Да, от Кремля недалеко, пять минут неспешно прогуляться — и ты на Красной площади. Но очень уж роскошно для меня. У Кирпоноса, к примеру, в номере стоял в гостиной рояль, а в ванной, наверное, при желании втроем можно было плюхаться. Понятное дело, что заселили туда, где свободно было и комфронта вряд ли будет музицировать в паузах между совещаниями, и номер с пианинами себе не требовал. А мебель? Наверное, из царских палат перетащили. На стул сесть страшно: а ну как вышивку повредишь? А на фронте ребята сухпаем в мокром окопе давятся и за счастье считают.
— Не подскажете, где тут по дороге продуктов можно купить? — спросил я водителя, широкоплечего лысоватого увальня лет пятидесяти, едва мы отъехали. — Жене гостинцев взять, она у меня врачом тут.
Тот молча кивнул, мол, принято, и перестроился в правый ряд. Однако, не прошло и десятка секунд, как он тихо выругался себе под нос и вернулся влево.
— Забыл я, разгромили коммерческий на Воровского позавчера, — объяснил он. — И не первый раз уже. В другой заедем, на Волхонке.
— И у вас? — удивился я. — Ну куда ни шло, у нас в Киеве, и милиции не осталось почти, и жителей, вот мародеры и шалят. Но здесь… Не подумал бы.