Сапер. Том II
Шрифт:
Редакция газеты «Правда» размещалась на улице Правды. «Эмка» остановилась прямо перед подъездом. Вахтер меня пропустил, но, невзирая на форму и свеженькую золотую звезду, документы затребовал. Записал в какой-то гроссбух и кивнул на лестницу:
— Второй этаж, налево дверь. Пётр Николаевич на месте.
В приемной меня попыталась остановить секретарша, сухонькая старушенция, сидевшая за своим столом года с двенадцатого, или когда там газету основали. Однако прыткости годы ей не убавили. Она вмиг оказалась между мной и дубовой дверью с табличкой «Главный редактор Поспелов П.Н.».
— По
— По вопросу письма в редакцию. Нет, не назначено, я проездом в Москве.
— Так это вам в отдел писем, что же, главный редактор с каждым обращением разбираться будет?
— А если это письмо посоветовал написать…, — и я посмотрел прямо над головой секретарши.
— Тогда… сейчас, одну секунду, — она исчезла за дверью. Всё она правильно поняла, там, куда я смотрел, не шестикрылый серафим появился, этого бы она в очередь посадила. Там висел неизбежный портрет известно кого.
Не прошло и минуты, как я был допущен в кабинет. Ничего необычного — стол для совещаний, стол начальника, казенные стулья, которые, наверное, специально делали такой формы, чтобы сидеть на них было очень неудобно. Книжные шкафы с рядами собраний сочинений вождей, еще парочка забиты какими-то папками. На стене опять-таки известно кто, а рядом с ним картина, изображающая Ильича, сидящего в кресле с неснятым белым чехлом и внимательно читающего эту самую газету. На дубовом столе явно дореволюционной работы пара стопок бумаг, два телефонных аппарата. Мало чем отличается от кабинета Кирпоноса в Киеве, в который я по сто раз в день захожу.
— Слушаю вас, товарищ…, — навстречу мне поднялся главный редактор. Типичная кабинетная крыса на первый взгляд: прилизанная челочка, очёчки, сутуловатый, выражение лица — среднее между «что изволите» и «проходите, вам не сюда». Но вот глаза… у крокодила такие, наверное — хрумкнет челюстями, отгрызая тебе ногу, и не моргнет даже.
— Старший лейтенант Соловьев, управление Юго-Западного фронта.
— И что же там за письмо? — никаких эмоций, говорит как автомат какой-то, не разобрать, что думает. Опасный дядечка, ну да нам ли таких бояться? У меня козырь — непробиваемый. — Присаживайтесь, пожалуйста, — он кивнул на стул и сам вернулся на свое место.
— Давайте я вам коротко изложу историю этого письма, — начал я, и вслед за этими словами Поспелов откинулся на спинку стула. — Сегодня утром состоялось награждение в Кремле. На нем присутствовал товарищ Сталин. — о как, подался вперед, никакой расслабленности, готов впитать каждое слово. — В разговоре с ним я передал некоторые соображения относительно названия войны, которую ведет наш народ. — бумагу поближе подтянул, карандаш схватил, и всё это не отрывая от меня взгляда. — Не мои соображения, а младшего лейтенанта Ильяза Ахметшина…
Не успел он записать фамилию Ильяза (я смог подавить улыбку, представив фамилию правдиста в его исполнении), как зазвонил один из телефонов. Который полевее стоял.
— У аппарата, — коротко бросил главный редактор и, явно прерывая говорящего, добавил: — Через пять минут перезвоните, занят. — он повесил трубку и поднял на меня взгляд: — Продолжайте, товарищ Соловьев.
— Выслушав
— И… письмо?.. — спросил Поспелов.
— Со мной, Пётр Николаевич. Мы подумали, что, если товарищу Сталину я доложить не смогу, то ограничимся письмами в «Правду» и «Красную звезду».
— Не надо никакой «Звезды», — встрепенулся правдист. — Обойдется Ортенберг. — это он себе под нос буркнул, но я услышал. Понял, чем пахнет такая кампания и делиться ни с кем не собирается. — Давайте письмо, — он нетерпеливо протянул руку.
Пару минут он изучал творение Ильяза, пятое, вроде, по счету: предыдущие я забраковал из-за помарок и ошибок. Татарин долго ругался при этом себе под нос на смеси родного и государственного, но пером старательно скрипел. Главный вопрос: зачем я это приписал ему, хотя он и слов таких не знает, был задан еще после аттракциона на политзанятиях. Я и объяснил ему, что мне негоже — и так на виду, а ему в самый раз, да и карьере точно поможет.
— Ну что же, хорошее письмо, — вынес приговор Поспелов через пару минут. — Правка будет небольшая, не затрагивающая сути. Сами понимаете, мы предварительно посоветуемся с секретариатом товарища Сталина и после этого опубликуем его в ближайшее время. С товарищем Ахметшиным мы тоже свяжемся. Как это лучше сделать?
— Через меня, наверное. Младший лейтенант в моем подчинении. А я — у комфронта. Так что найти будет нетрудно.
*****
Вера, увидев меня, офонарела. Конечно, я и без звезды Героя в парадной форме смотрелся ничего, но в комплекте с наградой… Когда я зашел к ней в ординаторскую, она что-то быстро писала и даже голову не подняла. Я кашлянул тихонечко, стараясь привлечь ее внимание. Никакой реакции, только брызги из-под пера летят.
— Вера Андреевна, отвлекитесь на минуточку, — я решил не ждать, когда она закончит. Это и час можно потерять.
— Сейчас, подождите, — буркнула она, — мне протокол… — тут до нее дошло, чей голос ее отвлек от важного дела и она посмотрела на меня. — Петя? Тебе… Героя?.. Ничего себе, Петенька, — наконец-то я дождался нормальной реакции от жены на свершившееся, а не бормотание под нос. Объятия в комплекте с поцелуями принимаются. Особенно от такой красавицы.
— Тебе долго еще? Нам надо собраться, к шести в «Националь» — Кирпонос пригласил. И я думал еще по дороге зайти к родителям Бурякова, они же рядом здесь.
Давно уже было пора отдать долг памяти, все никак не складывалось.
— Я попробую отпроситься у Николая Ниловича, мне еще протокол операции дописать надо. Попрошу ребят перевязки за меня сделать, там немного осталось…, — Вера пыталась сотворить все дела сразу и до нее никак не могло дойти что ставить в первую очередь.
— Так, ты пиши, к Бурденко я сам схожу, а про перевязки и потом договоришься. Где кабинет начальника?
— На третьем этаже, налево от лестницы. Если только он не уехал.