Шрифт:
Сапёры любовного поля
ИНТЕРНЫ. 1
На домике, возле которого остановился поезд, не было даже названия станции. Больше всего он напоминал овощной склад. Ни души вокруг, и внутри домика, - тоже; хотя нечто, похожее на окно кассы, имелось. Никто не встречал двух замерзших девчонок – интернов, отправленных стажироваться в северную глушь.
Катя с Ларисой недоуменно переглянулись. Обе слишком устали, чтобы возмущаться, да и пугаться уже чего-нибудь. Ушедший поезд не догонишь; им оставалось лишь ждать. Через некоторое время к станции подкатила видавшая виды «скорая».
– Замерзли, девушки? Прощения просим, не могли раньше, - вызова! Машин
– Усатый водитель подхватил их сумки, забросил в машину. – Залезайте, держитесь крепче!
Последнее замечание пришлось очень кстати, – по крутым поворотам поселковой дороги, девушек то и дело кидало от стенки к стенке. Наконец они подъехали к каменному зданию местной больницы, - довольно новой, по-сравнению с остальными зданиями посёлка.
– Здравствуйте! – приветствовала их симпатичная моложавая заведующая. – Как вовремя вас прислали! Я, наконец, смогу уйти в отпуск. Одну отправим в поликлинику, другую, - в стационар… сли что, - коллеги помогут.
Вот так. Заведующая быстро упорхнула, предложив девушкам даже свои собственные кастрюльки и тарелки на время, - лишь бы скорее скинуть с себя груз бесконечной работы. В ней чувствовалась усталость на грани истерики.
Лариса взяла на себя поликлинику, а Катя радостно подхватила доставшийся ей стационар, – пусть он считается более сложным и проблемным, но для неё он привычнее. й нравилось тщательно изучать больных; размышлять, и назначать лечение, а не бегло осматривать незнакомых пациентов, и за пять минут что-либo решать. Пусть её пациенты тяжелее, зато у нее есть время запомнить их, подумать.
Поселили девушек в элитном «финском» домике, где, казалось бы, всё дышало комфортом и местной колоритной роскошью. Но лишь на первый взгляд, - домик (будущий коттедж для туристов) был не обустроен до конца. Сауна и санузел в нём ещё не работали, как надо, настоящие апартаменты внизу не имели мебели. Комнату девушкам выделили под самой крышей, на втором этаже, – где невозможно было даже выпрямиться в полный рост. Лариса строго выполняла наказы: удобства во дворе, для мытья – лишь умывальник в кухне. Воду сливать в тазик и выливать во двор. Кате это казалось ужасным, и она втихаря открывала сауну, нагревала воду в ведре, и плескалась там ночами в своё удовольствие, пока никто не видит. Если Лариса такая принципиальная, – пусть ходит грязной, или посещает общественную баню раз в неделю.
…
Палат было много; запомнить, изучить сразу вcех пациентoв оказалось сложно. Особенно привередничали бабки. Одна из них при каждом обходе презрительно произносила нечто, вроде: «А вот Надежда Ивановна всегда помнит моё давление…» Ну, ещё бы! Ты же достанешь кого угодно, - попробуй, не запомни за несколько лет. Катя с трудом убеждала себя в том, что врач не должен обижаться на пациентов.
Другая строила из себя скромнейшую мученицу, которой ничего уже не надо, и ничего она уже не ждет, и все прекрасно понимает, – дни её сочтены, - поэтому не стоит с ней возиться, а лучше уделить внимание той самой Алле Петровне, - массивной, черноволосой и краснолицей, чьи кoлебаия цифр артериального давления (утреннего и вечернего), – весь уважающий себя медперсонал должен помнить наизусть. А она, - хрупкая, изящная женщина в возрасте, седая и скромная, – она уж как-нибудь так помрёт, сама по себе, – толку ведь всё равно не будет (от новой молодой докторши, - подразумевалось).
Мужские палаты, - в этом смысле, – являлись светлым оазисом. Если Катя и не помнила чего-то, не сразу всё соображала, или тянула с назначениями, - потому что хотела все сделать точно и правильно, - её пациенты понимали это, и относились к ней с грубоватой, - деревенские мужики ведь, - нежностью. Они видели ее старание, и добрoжелательность; уважали, и не давали в обиду. Конечно, немалую роль играл в этом фактор её юности и свежести, – да и просто какой-то новизны в одинаковых больничных буднях. Им нравилось видеть ее теплый взгляд и улыбку; кудрявые пепельные волосы, стянутые в короткий пышный хвостик, - чтобы не мешали; слушать мягкий, совсем не властный, голос. Катя была приятным разнообразием для муской
В одной из мужских палат находился молодой человек двадцати восьми лет, как было указано в истории болезни. На вид же он казался, – если не подростком, то, - во всяком случае, - не старше Кати. Лишь слабо пробивающиеся усики сообщали, что это не так. Очень худой, с прозрачными синими глазами и светлыми волосами до плеч, – он похoдил на изможденного Христа. В истории болезни Катя прочла, что зовут его Николай Дронов, работает он сапожником, и периодически уходит в запои. Совсем не объект для девичьего интереса. И все равно она смущалась, проводя осмотр. Впалый живот юноши пересекал огромный страшный шрам. «Удалено 3/4 желудка после кровотечения, осложненного перитонитом». Жалость затопила сердце. Ему нельзя пить! А что ему ещё делать? В этой глухомани пьют все, - кроме тех, кто не живёт здесь постоянно, а имеет лишь дачи для отдыха; да, возможно, самих врачей (и тo не факт).
Бывает такое? Прекрасно сознаешь, что человек не твоего круга и уровня (никакой гордыни при этом, просто принять как данное), больной физически и душевно (разве алкоголизм не болезнь души?), – а тебя переполняют эмоции, – радость от его улыбки, взгляда; жалость до нежности. Возникает безудержное желание помочь хоть чем-нибудь, - настолько сильное, что ты готова поплатиться за это.
Катя заметила, что остальной персонал махнул на него рукой, все относятся несерьезно, - все равно, мол, – смертник: алкоголик-язвенник, с культей желудка. Скоро выписка, а ФГДС-контроль не сдела. Из всей терапии – диета, да фамотидин. Недрогнувшей рукой Катя подключила к терапии более дорогие и эффективные препараты, назначила обследования; изменила предполагаемый срок выписки. За что и получила нагоняй, от узистки и хирурга. Затем она подошла к старшей медсестре, пожаловалась на гастрит, якобы беспокоящий её, - выпросила упаковку де-нола, и альмагель. Она знала, что для Коли не дадут ничего, и заранее позаботилась обеспечить его лекарствами, - хоть на какой-то период после выписки.
Конечно, лекарства она могла бы и купить в аптеке. Да где та аптека? Она ещё не изучила местность, и знала лишь дорогу от больницы до финского домика, да продуктовый магазинчик рядом. Посёлок невелик, но кругом сугробы по пояс, а названия улиц и номера домов, - если вообще имеются, - скрываются в потемках полярной ночи. Тут заблудиться, провалиться в сугроб, – нечего делать. Весной найдут… К тому же, - морально это было бы для неё неприятно. Потратить личные деньги на пациента, – даже если он этого не узнает, что маловероятно в таом посёлке, – но от самой себя-то ничего не скроешь! – казалось ей чересчур интимной заботой, - Кате не хотелось бы чувствовать подобное. К тому же, больница, – по ее мнению, - должна выписывать человека с выдачей ему необходимых на первое время препаратов. Так было заведено там, где она училась. Это нормально и правильно. Ну и пусть ей пришлось пойти а хитрость.
Как ни старалась Катя скрывать эмоции – молодой человек заметил её внимательное отношение к нему. Трудно было не заметить. Ведь теперь, - её стараниями, – он принимал новые лекарства, и лазер-терапию получал. И о тoм, что лечиться ему теперь ещё больше недели, - тоже, разумеется, знал.
Впрочем, Катя всего лишь восстановила справедливость. Но Николаю её действия показались чем-то гораздо более значимым. Теперь он часто прихoдил на пост, где Катя заполняла истории, – здесь ей было удобнее, чем в холодной ординаторской, – не надо каждый раз бегать за медсестрой, чтобы отдать историю. Коля благодарно смотрел огромными голубыми глазами, пытался поговорить с ней о чём-нибудь, - для него это было сложным делом. Но Катя, улыбаясь, быстро пресекала его мучительные попытки благоговейного флирта, - по той причине, что ей, – в самом деле, - было безумно некогда. Больных, - на неё одну, - оказалось очень много, - она и так торчала в больнице до самого вечера.