Сарафанное радио и другие рассказы от первого лица

Нестерова Наталья Владимировна

В столовой мы загрузили подносы и сели за столик. У меня аппетита совершенно не было. Виктор Владимирович жевал с монотонностью барана. Склонился над тарелкой, предоставив мне на обозрение свою лысеющую макушку, и молча предавался процессу пищеварения. Менее всего он был похож на бабника, жуира и сокрушителя женских сердец. Скорее напоминал старую, побитую жизнью моль.

— Итак, — заговорила я, — жена ревнует вас ко мне? Уточняю: именно вас и лично ко мне?

Постаралась говорить спокойно, без ехидства. Но Виктор Владимирович, похоже, и не очень заботился оттенками моего голоса.

Понуро кивнул и подвинул к себе тарелку с бифштексом.

— Но это же бред! — возмутилась я. — Хватит вам жевать! Объясните, как ей взбрело подобное в голову?

Он отложил вилку, но глаз не поднял:

— Ксюша увидела, как мы поздоровались.

— Что сделали?

— На Приморском бульваре, несколько месяцев назад. Мы гуляли, вы шли навстречу, кивнули мне и улыбнулись.

— Когда? Господи, да не важно когда! Что дальше? В постели нас застукала, письма перехватила? — горячилась я. — Поздоровались — чего, заметьте, не припоминаю, и потом?

— Все.

— Как все? Ваша Ксюша обрывает телефон и осыпает меня оскорблениями.

— Ей показалось, будто мы, — замялся Виктор Владимирович, — по-особому переглянулись… как тайные любовники.

— Ну, знаете! — я задохнулась от негодования. — А если ей завтра покажется, что у меня в сумке бомба, она камнями в меня начнет швырять? Ваша жена здорова или больна на всю голову?

Инна Александровна! Не горячитесь и, пожалуйста, извините! Я постараюсь сделать все возможное, чтобы звонки прекратились, — Виктор Владимирович набрался мужества и посмотрел мне в глаза.

— Сделайте милость! Уж постарайтесь!

Хотела еще прибавить пару грозных предупреждений, но осеклась — язык не повернулся угрожать этому человеку с выцветшими усталыми глазами.

Ничего у Виктора Владимировича не вышло. Ксюша продолжала звонить. Причем, я стала понимать, что хватается она за телефонную трубку на пике припадка ревности. Извергнет проклятия, бросит трубку, порыдает и затихнет.

Я сама вслед за ее звонком набирала номер Козловых, убеждала рыдающую Ксению Михайловну:

— Клянусь всем самым дорогим! Родителями, мужем, ребенком! Ну, не было у меня ничего с вашим мужем! Не было! Даже в мыслях!

— Как вы можете клясться ребенком? Для вас нет ничего святого!

Разговаривать с ней — все равно, что общаться со сломанным роботом, у которого все программы сгорели, кроме той, что утверждает: Инна Александровна — очень плохой человек, она — любовница моего мужа.

Брошенная мною в пылу, в запале фраза про бред и больную голову Ксении Михайловны постепенно превратилась в уверенность. Не мог нормальный, психически уравновешенный человек быть настолько непробиваемо упертым! Для нее не существовало аргументов, логики, доводов, клятв, уверений. Только слепая убежденность в неверности мужа, в коварности разлучницы и их (нашем) желании одурачить бедную страдалицу. А страдала она действительно отчаянно. Мои неприятности казались детскими невзгодами по сравнению с этим комком голых кровоточащих нервов. Мне было жаль ее до слез. А что делать?

Вызвала Виктора Владимировича на разговор. На том же месте, в столовой, в обед.

— Поймите! — невольно горячилась. — У

вашей жены явное отклонение. Невроз, психоз, депрессия — не знаю что! Ей нужно подлечиться. Ведь существуют таблетки, лекарства. Покажите ее специалистам по психике.

Он вяло жевал, словно пища вкуса не имела, и процесс ее поглощения он выполняет механически.

— Ксюша всегда была ревнивой. Только в этот раз почему-то ее зацепило особенно сильно.

«Кого тут ревновать? — думала я. — Тебя? На тебя слепая и глухая инвалид первой группы не позарится. Ты сам-то на последней степени нервного истощения находишься. И жалко тебя, и досада берет: не мужик, а вяленый огурец».

— Виктор Владимирович! Но ведь надо что-то делать!

— Конечно, — ответил он с бодростью хронического неудачника. — Я с Ксюшей разговариваю, разубеждаю.

— Как именно?

— Говорю, что она ошибается, что я люблю только ее, а к вам, извините, никаких чувств не питаю.

— И после ваших слов она отчаивается еще больше? — я уже примерно усвоила выкрутасы Ксюшиного больного ума.

— К сожалению. Но это временно! Вы не волнуйтесь и ради бога не судите строго…

Извинялся он постоянно. И виделись мы теперь регулярно — едва ли не каждый день вместе обедали. Вечером я с ненормальной женушкой общаюсь, на следующий день муженька уговариваю психиатру ее показать. Виктор Владимирович реагировал так, точно я Ксению Михайловну на пожизненное заключение в богадельню предлагаю сдать:

— Нет, нет, что вы! Она совершенно здорова. Просто склад характера. Ревность — естественное чувство. Разве ваш муж не ревнует вас?

— Хороший вопрос. Кстати, о моем муже. Он возвращается из рейса через две недели. И меня не радует открывающаяся перспектива. Я убеждаю вашу жену в собственной безгрешности, а вы будете моему мужу объяснять, что между нами ничего не было? Вот это настоящий сумасшедший дом! Увольте! Мужа не было в Одессе четыре месяца. Он мне доверяет, и справедливо, но ведь могут сомнения закрасться. Зачем нам это? Почему по милости придурочной, извините, Ксении должны невинные люди страдать?

— Что же мне делать? — замер со стаканом компота в руке Виктор Владимирович.

— Что хотите! Не желаете Ксению Михайловну к врачам вести — ваше право и решение. Но чтобы через неделю звонки прекратились! Или я подаю в суд на оскорбление чести и достоинства! Понятно? В конце концов, моему терпению, в отличие от вашего бесконечного, есть предел! Хоть на другой объект свою жену переключайте! Например, на Розу Ивановну из бухгалтерии. Ей не страшно, она скоро в Израиль уезжает. Но чтобы мой номер телефона был забыт! Иначе — суд!

До суда дело не дошло. Получилось гораздо хуже. Наши совместные с Виктором Владимировичем трапезы не остались незамеченными сослуживцами. Какая-то сволочь позвонила его жене, чтобы сообщить скандальную информацию. Добавила ведро воды в переполненную бочку безумия, и случилось несчастье.

У меня был отгул, мыла окна в квартире — генеральная уборка перед возвращением мужа. Хотела не подходить к телефону, но он не умолкал. Спустилась со стремянки, взяла трубку. Ксения Михайловна. Голос, против обычного, не надрывный, а глухой и отчаянный: