Сармат. Смерть поправший
Шрифт:
— Так точно, давят.
— Давай, старлей, начистоту — чем вызван твой рапорт о переводе в резерв?
— Личными мотивами, товарищ генерал-лейтенант.
— Поясни?
— Зачем, товарищ генерал-лейтенант? Изменить уже ничего нельзя.
— О чем ты, старлей?
— О наказании невиновных и награждении непричастных, товарищ генерал-лейтенант.
— Вот ты о чем! — вскинул брови генерал. — Считаешь, что, наградив подполковника Савелова Золотой Звездой Героя, правительство неправильно оценило его вклад в выполнение задания особой государственной
— Я не даю оценок действиям начальства, товарищ генерал-лейтенант, и не имею ничего против награждения кап... виноват, подполковника Савелова.
— Тогда в чем дело, черт возьми?
— Не могу согласиться с уголовным делом, возбужденным по факту измены Родине майором Сарматовым. Мои показания полностью игнорируются военной прокуратурой.
— Все шагают не в ногу, а старлей Шальнов — в ногу! — крутанул желваками генерал. — Что молчишь?..
— Майор Сарматов учил нас, что генеральские кабинеты не предназначены для дискуссий.
— Хочешь уйти в отставку без дискуссий?
— Так точно!
— А ты в курсе, что майору Сарматову не нужны ничьи показания. В живых твой майор больше не значится!
— Я еще значусь, товарищ генерал-лейтенант!.. И я знаю, что в уголовном деле моего командира, светлой памяти майора Сарматова, все — неправда.
— Ишь ты!.. А гибель твоих товарищей по группе тоже неправда?
— Я недавно прочитал у одного писателя: есть медные пятаки многих правд, товарищ генерал-лейтенант, и есть одно — чистое золото правды...
— Философ, понимаешь, а не старший лейтенант! А знаешь ли, философ, сколько дерьма надо перелопатить, чтоб добраться до твоего чистого золота? Что наглотаешься его и вымажешься в нем, пока доберешься. Знаешь, а?..
— "Успокойся, смертный, и не требуй правды той, что не нужна тебе!" — выдавил кривую улыбку Шальнов. — Следую этому совету, товарищ генерал-лейтенант. Прошу подписать мой рапорт.
— Я ему про Фому, а он мне про Ерему! — усмехнулся генерал. — А скажи-ка, сокол ясный, на гражданке в милицию пойдешь служить, или в ресторанные вышибалы?
— Отец у меня — мастером на ЗИЛе, учеником автослесаря к нему пойду.
Генерал побарабанил пальцами по столу, потом достал из ящика папку.
— Подполковник Савелов в приемной, товарищ генерал, — сообщил по внутренней связи адъютант. — Он только что из Берлина и просит срочно принять его по важному делу.
— Зови, — пробасил генерал и протянул папку Шальнову. — Заполни в приемной, правдоискатель хренов.
— Что заполнить, товарищ генерал?
— Анкету установленного образца. Нарисуй там подробную автобиографию и все такое... Но о тех афганских гастролях ни-ни, упаси бог!.. Не пришло еще время, понимаешь.
— Для увольнения в резерв анкеты не требуется.
— А для направления на учебу в Академию КГБ СССР требуется.
— Но, товарищ генерал...
— "Но" отставить, а про «чистое золото правды» как-нибудь на досуге еще потолкуем, философ.
— Но я...
— Готовиться
— Есть готовиться к приемным экзаменам! — отчеканил Шальнов и, развернувшись, едва не наткнулся на вошедшего в кабинет подполковника Савелова.
— С возвращением в строй, Андрей! — протянул тот ему руку. — Не представляешь, как я рад тебя видеть в полном здравии...
И без очков было видно, что Савелов действительно рад их нечаянной встрече. Но Шальнов, будто не заметив его протянутой руки, холодно отчеканил: — Здравия желаю, товарищ подполковник! — и быстрым шагом вышел из генеральского кабинета.
— Зачем так, Андрей?! — крикнул ему в спину вспыхнувший Савелов, но Шальнов уже скрылся за дверью.
— Не бери в голову, Вадим, на каждый чих не накрестишься, — показал на стул генерал. — Какой-то мудозвон из военной прокуратуры познакомил его с некоторыми деталями по уголовному делу Сарматова, а порода казачья, вот и пошел вразнос сокол ясный. Рапорт об отставке, понимаешь ли, подал в знак протеста. Я этот его «протест» под сукно, а ему направление на учебу в Академию КГБ. Пусть в стольном граде двойню свою тетешкает, да на наших глазах ума-разума набирается.
— С умом у него все в порядке, — хмуро заметил Савелов и, чтобы сменить тему неприятного разговора, протянул пачку фотографий. — Вот полюбуйтесь, Сергей Иванович...
Водрузив на нос очки, генерал Толмачев принялся с интересом рассматривать виды средневекового замка.
Увитые плющом и диким виноградом древние стены и башни замка угрюмо возвышались над уходящими к горизонту лесистыми горами и долиной, которую прорезали извилистая лента реки и прямой, как штык, автобан, пронзающий небольшое селение с аккуратными немецкими домами и средневековым готическим собором.
— Цитадель! — хмыкнул генерал, отложив фотографию замка. — Во сколько она нам влетела?
— В пару миллионов дойчмарок. Турки работали день и ночь. Внешний вид привели в порядок в соответствии с немецкими требованиями. Министерство культуры Германии дало высокую оценку наружным реставрационным работам.
— Немчура-а!.. Умеют рыбку съесть и не уколоться. Купите, мол, за одну марку, отреставрируете за пару миллионов, а потом налоги да бешеные деньги за аренду земли платите. А про то, что земля их немецкая нашей русской кровью пропитана, про то молчок... Нам бы научиться такими хитрожопыми быть!
— Не научимся, — покачал головой Савелов. — Немцам, говорят, мозги бог на аптекарских весах отвешивает, а нам пригоршней без весу в башку бросает...
Генерал усмехнулся и положил руку на трубку телефона правительственной связи, но прежде чем снять ее, спросил с опаской:
— Наследники баронов фон Фрицев сию цитадель назад не потребуют?
— "Проверено — мин нет", — заверил его подполковник. — Наследники баронского гнезда погибли в Дрездене в сорок пятом под американскими авиабомбами. Оставался, правда, один, но... о нем в свое время позаботились люди из «Штази».