Сарматы. Рать порубежная
Шрифт:
– Мне стало известно, что ты что-то затеваешь против скептуха.
Предательская бледность проявилась на лице Даргана. Ахиллес понял – он виновен, но доказать это не представлялось возможным, слов Газнаи было слишком мало, чтобы вывести злоумышленников на чистую воду. Ему же, иноплеменнику, могли не поверить. Даже Евнон вряд ли одобрил вмешательство чужеземца в дела своего племени. Оставалось одно – оторвать осе жало, пока оно не ужалило.
– Запомни, в стане есть люди, которые по моему поручению следят за тобой и твоей подружкой Зимеганой, и если ты собрался вынуть меч из ножен, лучше вложи его обратно. Послушай совета, а я позабочусь, чтобы Евнон не узнал о твоих скверных замыслах. – Ахиллес улыбнулся, глаза его сузились.
Ни
Глава третья
Один город Аттики на протяжении многих лет прославился большим числом мастеров слова и их творений, чем вся Греция, так что можно подумать, будто части тела греческого народа распределены между другими городами, дух же заперт за стенами одних Афин.
Оставив позади зажатое между европейским и азиатским берегами море, называемое римлянами Мармара, а греками Пропонтидой, корабли проплыли Геллеспонт [39] и вышли в Эгейское море. Греческий бог водной стихии Посейдон, обретший у римлян имя Нептун, отнесся к путешественникам благосклонно, море оставалось спокойным, ветер был попутным. Умабий любовался многочисленными островами, что встречались на их пути, а Котис развлекал его рассказами о происхождении названий островов и моря, о жизни в городах, стоящих на его берегах. Со слов Котиса, он узнал, что Эгейское море названо именем Афинского царя Эгея. Его сын Тесей уплыл на остров Крит, чтобы сразиться с чудовищем Минотавром и избавить Афины от ежегодной дани юношами и девушками. Он исполнил задуманное, но, при возвращении, забыл сменить черный парус, означавший его смерть, на белый, предупреждающий о благополучном возвращении. Это и погубило его отца. Он долго ждал горячо любимого сына и ежедневно выходил на берег встречать его. И вот однажды он увидел в море парус. Черный. С горя царь бросился со скалы в море и погиб. С той поры море стало называться Эгейским. Поведал Котис и о том, что город Афины, куда стремился попасть Умабий, назван в честь богини-воительницы Афины Паллады, хранительницы городов и покровительницы наук. По-доброму завидуя Котису, обладавшему столь обширными знаниями, Умабий полюбопытствовал, откуда тот слышал такое количество всевозможных сказаний, на что Котис ответил:
39
Геллеспонт – древнегреческое название Дарданелл.
– В юности мне довелось короткое время проживать в Риме и посетить Афины. А в детстве у нас с Митридатом был учитель, он любил рассказывать нам о греческих и римских богах и героях. Особенно он любил истории о вещах, обладающих чудодейственной силой, о волшебных сандалиях, доспехах, щитах и мечах, дающих могущество своим обладателям. Жаль, что Харитон, так звали нашего учителя, оказался вором. Он похитил из дворца драгоценности моей матери и покинул царство. Больше его никто не видел.
– Ты говоришь – Харитон?
– Да. Тебе знаком этот человек?
– Одного из людей Намгена, напавших на Кауну в Танаисе, звали Харитон. – Умабию, как и в случае с купцом Ахиллесом, пришлось выложить правду о появлении в его свите Кауны. – Харитон был криворот, а его лицо обезображено шрамом. – Умабий смолчал о мече, дарующем человеку власть, это была чужая тайна, в которую он не имел права кого-либо посвящать.
– Вряд ли это он. Я помню нашего учителя красавцем, на которого заглядывались многие знатные женщины Пантикапея. Но к чему вести речь об этом негодяе и воре, давай я расскажу тебе о том, как греческий бог морей Посейдон спорил с богиней Афиной Палладой за
Умабий увлеченно слушал рассказы Котиса, соединял их с тем, что узнал от Ахиллеса и Квинта, примерял к виденному своими глазами. Следующим ему предстояло увидеть порт Пирей – морские ворота Афин. Было время, когда Пирей и Афины существовали как отдельные города, но один из правителей Афин повелел воздвигнуть две стены, прикрывшие дорогу, ведущую от одного к другому. Стены эти соединили города, и сделали их, по сути, одним целым. Горожане назвали их «Длинными». Впоследствии они не раз спасали афинян и подвергались разрушению.
Корабли вошли в акваторию пирейского порта ближе к вечеру, в связи с чем посещение Афин отложили на утро. Умабию пришлось удовольствоваться осмотром с корабля Пирея и его окрестностей. Но день клонился к закату, и вскоре очертания строений и берега расплылись, а потом и вовсе скрылись за черной занавесью ночи. Она же, черноокая, раскидала мириады звезд, сверкающих драгоценными камнями, на необъятном небосводе. Звезды таинственно перемигивались между собой. Их отраженья-двойники шевелились на воде, подобные светящимся медузам. Умабий некоторое время любовался этой красотой, затем отправился спать под навес на корме судна.
Среди ночи его разбудил громкий стон и последовавший за ним всплеск воды. Спустя мгновение вся команда корабля была на ногах. Вскоре выяснилась и причина переполоха.
Кауне не спалось. Мысли об Умабии навязчиво лезли в голову девушки. Она пыталась гнать их от себя, но чувство, поселившееся в ее душе, не отпускало. Оно же порождало нечто похожее на ревность, проявившуюся в тот миг, когда она узнала, что Умабий женат на Торике, дочери предводителя верхних аорсов. Некоторую обиду вызывало и его невнимание к ней с той поры, как корабли покинули Танаис. Кауна, желая отвлечься от дум, смущавших ее девичью душу, встала и, осторожно перешагивая через спящих на палубе воинов, подошла к борту. Побыть в одиночестве ей не удалось. Стоящий на страже боспорский воин заметил девушку. Сарматка с каштановыми волосами давно приглянулась ему. Вначале пути он не делал попыток завести с ней знакомство, опасался ее соплеменников, среди которых могли оказаться те, кому она небезразлична. Но плавание продолжалось, и не было заметно, чтобы кто-то из аорсов или боспорцев уделял ей особое внимание. Сама сарматка производила впечатление неприступной, лишь иногда позволяя себе общение с римлянином Квинтом. Но в один из дней воину показалось, что она посмотрела в его сторону с интересом. Он ошибся.
Страж окинул палубу взглядом: все спали. Боспорец прислонил копье к мачте и подошел к девушке:
– Скучаешь, красавица? Не спится?
Кауна ответила молчанием, она даже не повернула голову в его сторону. Это несколько оскорбило и обескуражило его. «Притворяется недотрогой», – подумал боспорец и решил действовать более напористо:
– Я знаю, что тебе надо. Поцелуй телохранителя боспорских царей развлечет любую красавицу. – Рука стражника объяла стан девушки. Кауна резко повернулась к нему лицом, в тот же миг ее колено врезалось в пах боспорца. Стражник согнулся, взвыл от боли. В следующее мгновение ноги стражника оторвались от палубы, и он оказался за бортом.
Моряки и воины со смехом втащили на палубу боспорца, охлаждавшего чрезмерный любовный пыл в соленой воде Эгейского моря. Разбуженный шумом Котис отчитал нерадивого стражника и предупредил всех остальных воздержаться от притязаний на телохранительницу Умабия. Он пообещал, что нарушитель приказа будет иметь дело с ним.
Кауна безучастно стояла в стороне, будто все, что происходило, совершенно ее не касалось. Лицо, освещенное светом факелов, зажженных встревоженными воинами, казалось высеченным из камня. Умабий подошел к девушке. Все время путешествия его непреодолимо тянуло к ней, но он сдерживал себя, считая неудобным общение с личным телохранителем на глазах Котиса и остальных воинов. Но сейчас это было к месту. Взяв Кауну за запястье, он спросил: