Сарум. Роман об Англии
Шрифт:
Присутствие жены, рожденной в неведомых землях на западе, странным образом вернуло вождю силы. Лицо его посвежело, взгляд прояснился, и теперь в нем сквозила надежда и уверенность в завтрашнем дне.
На третьи сутки после выздоровления Крун признался верховному жрецу:
– После гибели моих сыновей я утратил веру в богов… Мне жить не хотелось.
Длух задумчиво кивнул:
– Если Крун умрет, то и Саруму не выжить. Но теперь…
– А теперь хоть я и ослаб, но мне есть ради чего жить.
Выздоровление вождя казалось настоящим чудом. Раха и
– Ты поправишься.
Ее уверенность придавала Круну силы.
– Она знает, что я поправлюсь, – объяснил он верховному жрецу. – Ее мне боги послали.
На пятый день Длух объявил:
– Пора подумать о свадьбе.
– Свадьбу сыграем в ночь Первозимья, – ответил вождь. – Это богам по нраву придется.
Свадебный обряд состоялся в доме Круна на закате солнца. При свете лучин, свечей и факелов в просторном помещении собрались представители двадцати самых значительных родов Сарума.
– Подойдите, – велел верховный жрец вождю и его новой жене.
Крун с Рахой послушно выступили вперед. Длух с удовлетворением отметил, что к вождю будто вернулись силы и молодость.
Верховный жрец начал обряд с традиционного приглашения:
– Входи, Зерновица!
Старая Айна и ее прислужницы торжественно внесли в дом странный предмет в два локтя длиной – примитивный символ плодородия, сплетенную из пучков соломы женскую фигуру с тяжелыми грудями и широко раскинутыми ногами. Зерновицу осторожно уложили на скамью в центре.
– О бог Солнце, благослови Зерновицу и надели ее плодородием! – воскликнул Длух.
– Надели ее плодородием! – хором повторили гости.
После этого Айна с женщинами, пританцовывая, трижды обошли вокруг скамьи. Каждый круг завершался глубоким поклоном.
Следующая часть обряда напомнила верховному жрецу о том, что предстоит исполнить Круну. Длух взял тяжелую, потемневшую от времени дубинку и положил ее между раскинутых ног Зерновицы.
– Мы пахали, мы сеяли, а теперь урожай соберем! – дружно воскликнули мужчины.
Айна с женщинами снова трижды обошли вокруг скамьи, громко хлопая в ладоши.
На этом обряд закончился, а чучело оставили на скамье до следующего захода солнца.
Длух подвел к скамье Круна и его новую жену.
– О бог Солнце, могущественнейший из богов, ты, что даруешь жизнь, свет и тепло! – воззвал верховный жрец. – Скрепи своим благословением союз этих людей и надели их многочисленным потомством!
Все громко захлопали в ладоши, а Длух увенчал Раху золотым обручем и провозгласил:
– Ты избранница богов.
Вождь Крун посмотрел на соломенное чучело, ласково взглянул на верную Айну и обратил изумленный взор к новой жене. Ночь Первозимья, волшебная ночь, когда даже бог Солнце засыпал крепким сном, наполняла Круна почти забытым ощущением счастья. Восторженное возбуждение горячей волной разлилось по телу вождя, и он воспрянул духом.
На этот раз и сам Крун, и верховный жрец уверовали,
Несколько дней спустя в скромной хижине посреди северной долины случилось событие, обрадовавшее коротышку-каменщика больше, чем известие о новой жене вождя. У Нумы родился сын – круглоголовый крепыш, большеглазый и короткопалый, как отец. Каменщик поднес младенца к свету и внимательно осмотрел.
– Ха, руки-то отцовские! Прекрасным каменщиком станет, – удовлетворенно хмыкнул он, отдал ребенка Катеш и ласково потрепал ее по голове. – Ты мне еще много каменщиков народишь.
Катеш слабо улыбнулась.
В полнолуние, пока еще не грянули первые морозы, в хижине каменщика устроили пиршество. Нума расстелил перед входом камышовые циновки, и Катеш расставила на них знатное угощение – молочный поросенок, зажаренный на вертеле над углями, пшеничные лепешки, спелые ягоды, а еще кувшины темного эля и сладкого хмельного напитка, который делали из пчелиного меда, собранного в лесу. На пиршество Нума пригласил своих лучших каменотесов, родственников Катеш, своего приятеля Тарка и, разумеется, жреца, ведь только жрецам ведомо, каким именем назвать ребенка.
Перед заходом солнца младенца вынесли из хижины и показали жрецу, серьезному юноше в тяжелом одеянии из бурой некрашеной шерсти. По обыкновению служителей бога Солнца, голову он брил, оставляя надо лбом узкий треугольник волос, острым углом спускающийся к переносице. Жрец молча осмотрел ребенка, потом перевел взгляд на взволнованное лицо коротышки-каменщика и, внезапно утратив суровость, улыбнулся:
– Сын похож на отца, а потому имя ему – Нумати.
Имя означало одновременно и «подобный Нуме», и «человек камня». Гости, оценив шутку, разразились возгласами одобрения, и пиршество началось.
Наконец, когда от выпитого меда гости захмелели, Тарк-рыбак глубоким выразительным басом затянул песню. Все с радостью к нему присоединились, вразнобой выкрикивая то охотничьи песенки, то скабрезные частушки. На смуглых щеках Тарка вспыхнул яркий румянец.
– А теперь споем малютке колыбельную, – объявил рыбак и тихонько начал выводить медленную, ритмичную мелодию, которая вилась в прохладном воздухе, будто струйки дыма от угасающего костра.
В древнем чарующем напеве говорилось о заповедном лесе, полном птиц и зверей, что рос на дне моря. Тарк обвел затуманенным взором счастливые лица гостей и мечтательно уставился вдаль.
Поздним вечером Нума и Катеш распрощались с гостями.
– Твой приятель замечательно поет, – заметила Катеш.
Коротышка-каменщик согласно закивал нелепой головой, удовлетворенно вздохнул и погрузился в сон.
Три дня спустя Нума решил, что настало время перетаскивать обработанные сарсены из каменоломни в святилище: схваченный морозом грунт затвердел, и по нему легче было волочить массивные камни.
– До первого снега полпути успеем проделать, – сказал он. – А может, и по снегу получится проволочь.