Сашенька
Шрифт:
Ее истории, как позже уверяла она себя, изначально суждено было иметь печальный конец, словно в дешевых романах, которые она так любила читать. Ее соблазнил хозяйский сын-трутень, любитель служанок, она забеременела, потом последовал брак с мистером Льюисом, пятидесятилетним шофером, чтобы «не пугать лошадей». Аборт оказался унизительным, болезненным, она чуть не умерла от потери крови; брак не заладился, она оставила свое место, заплатив за хорошие рекомендации. Ее любящие родители предлагали ей вернуться домой в их ресторанчик «Живи и дай жить другим» в Пегсдоне. Они дали своему заведению название, отражающее их жизненную философию. Но потом она прочла объявление в женском
В Санкт-Петербурге стоял разгар лета, когда авто Цейтлиных встречало сошедшую с борта немецкого парохода семнадцатилетнюю англичанку. На Самуиле были белый костюм, шляпа канотье, перстень с опалом, серебряная булавка для галстука в виде змеи, а сам он излучал такой оптимизм, что тут же принял Одри как родную. Он был подтянут и молод, шатен со щегольскими усиками. Тогда еще Цейтлины жили не в особняке на Большой Морской, а занимали просторную квартиру на Гороховой. Они были богатыми, но все еще провинциалами. Ариадна с ее удивительными светло-зелеными глазами, иссинячерными волосами и роскошной грудью оставалась пока молодой женщиной, поражавшей своим великолепием частные ложи в театрах южных городов, пока ее супруг занимался делами и им приходилось мотаться из Одессы в Тифлис и Баку.
Ариадна старалась не отставать от жен наместников и губернаторов, от супруг армянских и азербайджанских нефтяных магнатов.
Лала узнала, что Цейтлины евреи. Раньше она никогда с евреями не встречалась: ее лондонские хозяева с евреями не знались, хотя леди Стистед пренебрежительно отзывалась о бриллиантовых миллионерах, евреях из Южной Африки, воплощением которых были такие беспринципные барыги, как господин Барнато, и тысячах грязных еврейских головорезов из России, превративших Ист-Энд в «рассадник преступлений». В Англии ее предупреждали, что иметь дело с евреями не мед, но девушка понимала, что выбирать ей не приходится. Цейтлины же со своей стороны были рады найти девушку, которая служила в знатной лондонской семье. Они прекрасно подошли друг другу — особенно потому, что Цейтлины оказались очень цивилизованными евреями. Но когда миссис Льюис познакомилась с родителями Ариадны и увидела хасидов из прихода туробинского раввина и самого Люблина, она была потрясена: никогда бы не подумала, что Ариадна с ее вздернутым маленьким носиком была их дочерью.
Не успела Лала и порог переступить, как Ариадна, ослепительная в бело-голубом матросском костюме, провела ее в детскую, где спала чудесная малышка.
— Вот! Voila la bebe! [7] — произнесла Ариадна на смеси скверного английского с французским. — Я чуть не умерла при родах. Больше никаких детей. Я сказала Самуилу: теперь я заслужила пожить немного для себя! Она непослушная, неблагодарная, неуправляемая девчонка. Если вам удастся ее хоть немного обуздать, миссис Линтон…
7
Вот ребенок! (искаж. Фр)
— Льюис, Одри Льюис, мадам.
— Да-да… что ж, она в вашем распоряжении.
Лала закрыла дверь, склонилась над кроваткой и с восхищением вгляделась в спящую девочку. Ей самой исполнилось тогда восемнадцать, девочка была не намного младше ее. Врачи в Лондоне сказали Одри, что она не сможет иметь детей, поэтому она мгновенно, всей душой полюбила Сашеньку. Малышка, похожая на пухлого ангелочка с серыми глазками и белокурыми волосами, с не по годам упрямым и бесстрашным выражением лица, открыла глаза и улыбнулась Одри. Они
И ребенок и гувернантка настолько нуждались друг в друге, что Лала заменила Сашеньке мать, стала ей настоящей матерью. А как они катались на лыжах и санях зимой! Как ездили на автомобиле, а летом на даче собирали грибы-ягоды! Как смеялись!.
Цейтлины постоянно переезжали: из Одессы в Петербург, оттуда — в Баку и Тифлис. Ездили поездом — первым классом. Во время этих переездов Лала выучила русский язык.
В Баку они останавливались во дворце, который отец Цейтлина построил на манер французского замка; они прогуливались по набережной, поросшей камышом, где бродили вооруженные телохранители в фесках, умело управляясь с берданками. В Одессе они жили в гостинице «Лондонская» на Приморском бульваре, как раз над знаменитой Потемкинской лестницей.
Лала все свободное время проводила в кафе на Дерибасовской. Но сердце англичанки покорила Грузия.
В Тифлисе — весна, в чарующем Тифлисе, в столице Кавказа, что стоит на полдороге между нефтяными скважинами Цейтлина в Баку на Каспии и нефтяными танкерами в Батуме на Черном море.
В Грузии Цейтлины арендовали особняк разорившегося грузинского князя. К дому вела мощеная тропинка вдоль крутых склонов Святой горы.
Сюда частенько захаживали русские полковники и армянские миллионеры. Ариадна приветствовала их смехом, стоя на балконе в зарослях виноградника, в темноте поблескивали ее жадные белые зубы и темные глаза.
Ариадна больше в детскую не заходила. «Льюис и ребенок путешествуют с багажом», — говорила она.
Но сам Цейтлин, несмотря на занятость, бывал в детской и, казалось, предпочитал заглядывать туда чаще, чем в будуар супруги, где было полно офицеров и чиновников в сюртуках и цилиндрах, в сапогах, мундирах с погонами и орденскими лентами. В те дни детьми принято было восхищаться в гостиных и тут же уводить, но Цейтлин души не чаял в своей Сашеньке, он снова и снова целовал ее в лобик.
— Мне пора идти работать, — извинялся он. — Но ты такая сладенькая, милая Сашенька. У тебя щечки как персик, так и съел бы!
Как-то вечером, в редкий выходной, Лала надела свое лучшее платье, взяла зонтик и пошла прогуляться по главному проспекту мимо белого дворца наместника, где, как она слышала, Ариадна шокировала жен офицеров своим низким декольте и безумными танцами, от которых на ее плечах выступал пот. На улицах Тифлиса пахло сиренью и ландышами. Она, направляясь к Ереванской площади, миновала театры, здание оперы, особняки.
Лалу предупреждали, чтобы она была осторожна на площади. Вскоре она поняла почему: на шумных, грязных боковых улочках было не протолкнуться среди турок, персов, грузин и воинственных горцев в самых ярких и диких нарядах. Носильщики и водоносы волокли свои тележки.
Офицеры прогуливались с дамами, но ни одна женщина не совершала моцион одна. Не успела Лала и шагу ступить, как ее уже окружила разноголосая толпа мальчишек и коробейников, все наперебой предлагали свои товары: ковры, арбузы, тыквенные семечки, лобио.
Между водоносом-персом и мальчишкой-грузином вспыхнула драка, чеченец выхватил кинжал. Было часов семь вечера, но стояла дикая жара. Только Лала поддалась панике, как толпа расступилась и девушку втянули в фаэтон.
— Миссис Льюис, — сказал Самуил Цейтлин, одетый в английский спортивный пиджак и белые брюки, — очень смело, но и очень безрассудно с вашей стороны прийти сюда одной. Хотите посмотреть армянский базар? Одинокой даме там небезопасно, но очень интересно. Поедете со мной?