Сашка
Шрифт:
— Ты чего орёшь, дурень?! — вслед за руками обвивать его ещё и холодные ноги стали.
— Ты Анна в уме ли? — затрясся Сашка. Такую неслабую грелку наоборот под бок сунули.
— Сам ты дурень! Кто все дрова спалил? Повернись и обними меня, я закоченела просто, — укусила его за ухо шишига.
— Ай! А ты не голая там? Опять ругаться будешь? — не решился сразу перевернуться Кох.
— Ты глупости не говори… хотя, дурень же. Я в рубашке. Уж и тепла от неё. Вон, горю вся, — она сунула ледяную ладонь ему за пазуху.
— А-а!
— Не ори, разбудишь всех.
Пришлось повернуться и
— Всё, как в добрые старые времена. Слушай, Аня. А чего ты вес не набираешь, как была шкирля шкирлёй, так и осталась? Вон, все рёбра пересчитать можно. Может, у тебя глисты? — он говорил, а рука сама к груди продвигалась по рёбрам, но через рубашку не тот эффект.
— Какие ещё глисты? — прихлопнула его поползновения кикимора, но потом сама взяла его ладошку и на титьку положила. — Тёплая. Держи так.
— Ну, какие, я не доктор? Аскариды, бычий или свиной цепень есть. Острицы, Кошачья двуустка… Да много всяких.
— Вот ты дурень, нет ничего такого, всё ты выдумываешь. Сам ты — Кошачья двуустка.
— А ты точно травница? Я не специалист, но слышал сок чеснока помогает, и еще то ли отвар, то ли настой из пижмы.
— Из пижмы? Ладно, дурень, спи. Полночи ворочалась. Заснуть не могла, холодно, сейчас ты с разговорами. Ты титьку не щупай, а грей, а то уберу руку. Спи, барчук. Сварю я тебе отвар из пижмы.
Проснулся в следующий раз Кох от того, что его опять щупали, но на этот раз тёплыми руками. Они успели во сне развернуться и теперь кикимора прижималась к его спине. В комнате видимо совсем стало холодно, так как зарылись они под одеяло с головой.
— Ты чего делаешь? — сонно поинтересовался Сашка.
— Ищу…
— Ниже.
— Дурень, помнишь ты про кубики на животе рассказывал. Вот и решила поискать. Нету. Плохо тренируешься? Я Машке, чтобы она тебя гоняла, скажу.
— Ладно, давай спать. Рано ещё. Вообще не вылезу из-под одеяла, пока Андрюха дров не принесёт и печь не растопит.
— Ага. И я не вылезу. Давай снова поворачивайся, спина у меня застыла, — повернулись, и правда, спина холодная. Титька тёплая.
— Два индейца под одним одеялом не замёрзнут, — вспомнил Кох фильм из детства.
Не дали весь день проваляться под одеялом. Прибыли Агафон. Не опечатка. Заржали кони во дворе и началась перебранка. Несколько мужских голосов и Машка на них с командным голосом… щебечет.
— Что удумали, ироды?! А вот это не видели?! Выкусите! Ишь в дом их сели, корми. Это кто так решил? Ах, Агоофон! Так и того Агоофона сейчас выселю.
— Анна, встаём. Агафон с кем-то приехал, скандал назревает, — толкнул в бок кикимору Сашка.
— Нет, дурень. Только пригрелась. Иди, если хочешь.
— А тебе в лес за травами не надо? — Сашка прыгая на одной ноге по холодному полу пытался натянуть штаны от «спортивного» костюма. Нога скукожилась и не слушалась. Чуть не грохнулся. Хорошо кикимора выскочила из-под одеяла и подержала.
— Ох, намучаюсь я с тобой, — пообещала шишига и улизнула в свою комнату одеваться.
Сашка бегом спустился к разгорающемуся скандалу.
— Чего тут кричите? — оглядел сцену Кох.
Возле крыльца стояла телега, полностью забитая всякими узлами, а рядом стоял Агафон с красным лицом и ругался с Машкой,
А ещё у телеги стояли два мужика в солдатских одеждах и мальчонка лет десяти. Мужики были лет сорока пяти здоровенькие на вид, вот только у одного не хватало кисти, а второй был обезображен сабельным ударом. Через всё лицо шёл шрам глубокий, а кончик носа вообще отсутствовал. А вот мальчишка был цел. Ну если не считать того, что был он худ, нечёсан, не стрижен и в лохмотьях.
— Агафон, Машка, прекратите! — встал между ними Сашка. — Объясните мне, что тут у вас творится?
— Так вон, ентот дармоедов двух с собой притащил и пацанёнка ещё вшивого да блохастого, Машка встала горой на крыльце, не объедешь на Мста-С.
— Агафон? — Кох повернулся к ветерану.
— Так это однополчане мои. С Астрахани. Тоже отслужили своё. У них там мор. Всё село сгинуло, в Астрахани бунт. В деревне у них все перемёрли. Они и подались в Москву, а в Туле меня встретили. Я их к вам и пригласил. Ежели меня прокормите, то и ещё двоих-то… а жить потом будут в том дому, что мне поставим. Они люди работящие. Ентот — Кузьма. Он плотник знатный. Да и бондарь. А Ерофей, не смотри, что однорукий. Он у нас самый добытчик. А сам из семьи бортников. Бортничеством и хочет теперь заняться. С мёдом завсегда будем.
— А вшивый? — рыкнула Машка.
— Так прибился к ним в Астрахани, все родичи у него от холеры помёрли.
— Бортник? Бортник — это хорошо. И столяр. Это совсем хорошо. И вшивый. Ну, желтуху будем лечить вшами с него.
— Чего? — открыла рот и выпучила глаза генеральша.
— Маш, дай команду кухарке накормить работников. Агафон. Сейчас Андрюха поедет в Басково за дровами, вы с ним, возьмите по телеге. Нужно баню топить. В дом и, правда, всех вшей ваших не тащите. Сначала баню истопите, потом там сами помойтесь и налысо побрейтесь, и пацана тоже. Вещи все прожарьте, да… Там в Басково про лес узнайте. Нужно купить, да и начинать вам дома строить.
Глава 21
Событие пятьдесят седьмое
Будущее никогда не бывает случайным — его творят!
Жак Фреско
Ещё одной неожиданностью был под вечер приезд бондаря Акинфия. Сам приезд Сашка ждал. Пока самогон яблочный в бочках с дубовыми стружками дозревает, Кох решил идею с лекарственными настоями обкатать. Отправил сенных девок и ребят в лес за боярышником. Набрали они три огромные двухведёрные должно корзины. Из одной ягоды раздавили, добавили немного воды и вскипятили. Потом отфильтровали отвар и сыпанули туда ягоды из второй корзины. Получилась такая трёхвёдерная бочка этим «раствором» полностью заполненная. Её отвезли в Тулу. Там Акинфий купил пять ведер хлебного вина, очистил молоком, как ему велел Сашка, и смешал в большой бочке с привезённым отваром. И в новой своей лавке стал «лекарство» на разлив по шкалику продавать. Ягоды боярышника специально не вылавливали из водки. Лекарство же. Продавали его по цене чуть дешевле, чем в кабаках и прочих рюмочных отпускали. Если на ведро пересчитывать, то по пятнадцать рублей ведро.