Сатана и Искариот. Части первая и вторая

Май Карл Фридрих

— Что вы делаете, сеньор! Я даже подумала, что вы хотите потратить этот деликатес на животное! Он принадлежит мне, и я съем его в память о вас.

И, не продлив эту память ни на секунду, она сразу же храбро впилась зубами в колбасу, что побудило отца быстро схватить ее за руку с намерением урвать и себе кусок, чтобы тоже поучаствовать в воспоминаниях.

Сеньорита убежала с истошным криком, отец помчался за ней, что позволило мне побыстрее покинуть сей гостеприимный дом. Собаке же пришлось довольствоваться ласковым прикосновением, что было куда менее питательно, чем разбойно похищенный у нее мой прощальный подарок. Потом я поспешил к Мелтону, ждавшему меня на улице, и мы пошли к гавани, где сели в лодку и отправились на парусник.

Он представлял из себя маленькую шхуну,

какие по меньшей мере тогда умели строить одни янки [28] : быстроходный парусник с таким количеством парусины на мачтах, что судно ловило даже самый легкий ветерок. Как только мы оказались у борта, с палубы нам кинули фалрепы [29] , а над фальшбортом [30] показались головы пожелавших взглянуть на нас пассажиров. Мы поднялись наверх.

Ступив на палубу, я прежде всего увидел девушку лет восемнадцати с восточными чертами необычайно красивого лица и очень нарядно одетую. Наряд ее состоял из высоких шнурованных ботинок, белых чулок, красной юбки, обрамленной темной бархатной каймой, и голубой блузки, украшенной серебряными застежками и такой же цепью. Пышные, заплетенные в две длинные косы волосы были прикрыты маленькой шляпкой с пером. Подобная одежда была бы уместной где-нибудь на маскараде, а не здесь, на палубе американского торгового судна, везущего переселенцев. Возле девушки стоял худой пожилой мужчина. Его одежда и ярко выраженный тип лица не оставляли никакого сомнения в том, что это — польский еврей. Когда его взгляд упал на мормона, мужчина невольно вскрикнул: «Дьявол!» Хотя в польском я не силен и знаю всего несколько слов, но это восклицание я отлично понял. Значит, мормон произвел на этого еврея точно такое же впечатление, как и на меня, хотя на лице Мелтона не было и следа того выражения, что обычный необразованный человек понимает под словом «дьявольское».

28

Янки — прозвище американцев, уроженцев Новой Англии (шести северовосточных штатов).

29

Фалреп — короткий пеньковый трос, заменяющий поручни у входных трапов судов.

30

Фальшборт — продолжение наружной обшивки борта судна выше верхней палубы.

Прочие пассажиры были бедняками, что замечалось с первого взгляда. Они знали, что на борт прибыл их новый предводитель, и жадно разглядывали Мелтона, так как меня за ожидаемого им и в голову не пришло принять, хотя мой внешний вид сейчас больше подходил для роли начальника. Капитан был знаком с мормоном, потому что сразу же подошел к нему и поприветствовал его пожатием руки, какое не предназначают незнакомцам. Я подметил это, потому что очень внимательно за всем наблюдал, считая необходимым фиксировать каждую мелочь. Они отправились вдвоем на корму, вероятно, чтобы обменяться необходимыми сведениями. Я отошел в сторонку, прислонил завернутые в полотняный чехол ружья к мачте, а сам уселся на бухту пенькового каната, оказавшуюся поблизости. Я пересчитал пассажиров; оказалось, что среди них было тридцать восемь мужчин и взрослых парней, четырнадцать женщин и взрослых девушек и одиннадцать детей — всего шестьдесят три человека.

После того как переселенцам надоело глазеть на мормона, они обратили свое внимание и на меня. Я видел, как пассажиры делились мнениями о моей персоне; они не знали, за кого меня принять, а чтобы выяснить это, поручили еврею расспросить меня. Он подошел ко мне, сдернув черную шелковую шапочку, прикрывавшую жидкие волосы, и обратился ко мне на чудовищной смеси английского и испанского языков, в выражениях, явно выученных во время путешествия. Этой мешанины я понять не мог, поэтому быстро прервал его старания вопросом, заданным по-немецки:

— Вы, верно, прибыли из окрестностей Кобылина, что находится в польских

краях?

— Да, да, конечно! — сразу же ответил он, причем на лице его появилось изумленное выражение.

— Тогда, значит, вы сильны в немецком, и не стоит мучить себя чужеземными выражениями.

— Господи Боже! — воскликнул он, хлопнув в ладоши. — Так, значит, я буду иметь радость и честь узнать в вашем лице германского по происхождению господина?

— Да, я немец, — кивнул я, немного удивленный его способом выражаться на родном языке.

— Это меня обрадовало до глубины души! Могу я попросить вас взяться за разрешение вопроса, в какой земле и административном округе вы испытали удовольствие рождения своей достойной личности?

— Я саксонец.

— О, прекрасно, замечательно! Я знаю и люблю вашу родину, так как часто бывал там, путешествуя до Лейпцига, на ярмарку, чтобы уловить на тамошних улицах торговую конъюнктуру. Примите милостиво в расчет, что я с малых лет занимаюсь торговлей, и будьте добры сделать мне устное разъяснение, какого сорта дело выбрали вы в жизни. Будьте столь любезны!

— Мою профессию на польском языке определяют как uczony prywatny [31] . Никаких дел я не веду, а за границу поехал затем, чтобы проводить кое-какие исследования. При таком образе жизни может случиться, что у кого-то кончаются средства, как это теперь произошло со мной, так что я вынужден был отправиться на асиенду Арройо, чтобы поискать там работы и заработка.

Я сказал именно так, потому что не считал нужным сразу же говорить ему всю правду.

— Тогда у вас есть твердое намерение ехать на ту же самую асиенду, которая намечена конечным пунктом нашего плавания и где нас ангажировали на несколько лет работы и экономного существования. У вас есть твердый контракт? Вам объяснили, какого рода будет ваша профессиональная деятельность?

31

Ученый, не состоящий на службе в официальных научных учреждениях (пол.).

— Меня пригласили на место бухгалтера, однако окончательного согласия я еще не дал. Я решу только тогда, когда смогу познакомиться с местными условиями.

— Бухгалтер? Это — тонкая работа. Вы станете начальником, и я позволю себе, высокоуважаемый господин, предложить один… два… нет — целых три процента скидки со всех товаров, которые вы станете покупать у меня.

— Что? Вы хотите открыть лавку на асиенде?

— Да. Там, на старой родине, теперь такая маленькая прибыль, что надо каждый день все туже стягивать на поясе ремень; напротив, в Америке, которая здесь называется Мексикой и Сонорой, песо и доллары лежат прямо на улицах; нужны только глаза, которые могут их увидеть.

— Хм! И от кого вы это слышали?

— От агента, приехавшего нас нанимать, а он был человеком очень опытным, богатым знаниями и силой духа.

— Ах, так! Ну, конечно, агент должен быть знакомым с условиями; против этого ничего не скажешь. А он заключил с кем-нибудь из вас письменный контракт?

— Он подготовил для каждого бумагу с печатью и витиеватой подписью. Он привез нас в порт и разместил на корабле, ходящем по величайшему в мире морю. Мы шли по морю многие, очень многие недели, пока мы не вошли в гавань Сан-Франциско, где нас пересадили на это маленькое судно; здесь мы забрали вожака, а на сушу нас выгрузят в Лобосе, где мы начнем новую, лучшую жизнь, накапливая имущество и сложные проценты.

— Кем были ваши спутники на родине?

— Ремесленниками, мелкими арендаторами или владельцами крохотных полей с маленькими домами и садиками. Пройдет несколько лет, и каждый из них будет владеть асиендой с обширными плантациями и пастбищами. Так говорил агент, так он клялся; он дал мне книгу, в которой это напечатано черными буквами на белой бумаге. Люди устроили собрание и объявили меня старшим; позднее это будет должность бургомистра асиенды Арройо. Если впоследствии у вас появится какое-нибудь желание или просьба, вы сможете спокойно обращаться ко мне, и я охотно буду в вашем распоряжении.