Сатанстое [Чертов палец]
Шрифт:
— Воины короля? А где же они, эти воины? Куда они делись? — спросил Сускезус с невероятной живостью. — Куда же они бежали? Где теперь земля Тикондероги? Чья теперь вся земля по ту сторону озера?
— Воины короля потерпели поражение, да! Но за один месяц, за один день все может измениться, и король может вернуть себе все эти земли. Ведь он не продал Тикондерогу французам, как мохоки продали нам Мусридж; не заключал с ними договора; они были сильнее или счастливее и отняли; он будет счастливее и отнимет назад. Торг же — дело другое.
— Да,
Как было разъяснить индейцу, что частное владение вместе с тем является здесь и владением короля? Но ответить ему все же было необходимо, чтобы не дать укорениться в его мозгу мысли, что мы не имеем законных прав собственности на Мусридж.
— Допустим, Сускезус, что тебе понравилось ружье, принадлежащее двум индейцам; ты бы вздумал его купить и заплатил бы и тому, и другому, сколько каждый запросит. Неужели ты после этого не считал бы себя законным хозяином этого ружья?
Сускезус был поражен этим ответом. Он был ему совершенно понятен, и чтобы выразить, что теперь он удовлетворен, индеец протянул мне свою правую руку и дружески потряс мою. На этом мы и покончили наш разговор на эту тему.
— Онондаго полагает, что французские индейцы могут напасть на Равенснест, но, с другой стороны, он считает, что нам следует прежде вернуться в Мусридж.
— Зачем? — спросил Гурт.
— У землемеров такой же скальп, как и у скво! — сказал Сускезус.
— Ты прав, но я думал, что наши землемеры в лесу ничем не рискуют! Кто их разыщет, кто выдаст? — спросил Дирк.
— Убейте в лесу дичь и оставьте. Разве вороны не разыщут ее? — возразил онондаго.
— Но ворон руководствуется своим инстинктом, своим чутьем хищника, он летает в воздухе и видит издалека.
— Индеец видит дальше! Он знает все в лесу! Нет того, чего бы не знал индеец.
— Во всяком случае, — сказал Гурт, — надо следовать его совету. Сколько раз приходится слышать о страшных несчастьях, происшедших оттого, что кто-то не хотел послушать совета индейца. Я убежден, что если бы Аберкромби спросил совета краснокожих, он был бы сегодня победителем.
При этих словах лицо Сускезуса приняло удивительно красноречивое выражение, и, подняв палец кверху, он произнес:
— Почему не открыть слух для слов краснокожего человека? Птицы поют хорошую песню, другие птицы поют худую песню, но каждая птица знает свою песню. Воины мохоки знают леса и знают, что надо идти в обход, когда идешь по военной тропе. Английский вождь, верно, думал, что у его воинов две жизни, потому что поставил их под карабины и пушки и заставил стоять, чтобы их убивали. Индейцы так глупо никогда не поступают.
Что можно было на это возразить? Не тратя слов, я заявил, что мы вес готовы идти в Мусридж, как он нам советовал, и Сускезус встал и пошел вперед, идя тем самым путем, каким он привел нас сюда.
Гурт шел впереди меня, и я не мог
Мы сделали всего только один привал, чтобы пообедать, и во время обеда упомянули о том, что нерадостные вести принесем господину Траверсу.
— Едва ли кто успел уже опередить нас! — сказал Гурт.
— Никто не знает! Гуронам еще рано! — сказал Сускезус.
— Очень жаль, — сказал Гурт, — что мы не спросили тогда ни слова об этой экспедиции у тетушки Доротеи.
— Но ведь это решительно ничего бы не изменило! — заметил я.
— Как? Если бы Аберкромби заранее знал об этом поражении, он не приказал бы идти на приступ.
— Но тогда Доротея и не предсказала бы поражения.
— А ведь и в самом деле! — рассмеялся Гурт. — Я этого и не сообразил. Вот оно, что значит получить образование в колледже!
Пообедав, мы встали и пошли дальше. Солнце близилось к закату, когда мы достигли пограничной линии Мусриджа. Руководствуясь зарубками, сделанными на деревьях, мы по прямой линии направились к хижине. Немного погодя, Сускезус попросил нас остановиться и пошел сам вперед на разведку. Вскоре он позвал нас, и, дойдя до жилища, мы нашли его в том виде, в каком оставили, но вокруг никого не было видно. Быть может, землемеры ушли куда-нибудь далеко на работу и ночевали в лесу, а Петер пошел с ними. Мы вошли в хижину: она была пуста, но все было на своих местах. Джеп принялся готовить ужин.
В ответ на высказанное предположение об отсутствии землемера и Петера Сускезус сказал:
— Зачем гадать? Я увижу! Еще светло, есть время; я вам скажу верно! — и он вышел из дома.
ГЛАВА XXV
Ты дрожишь, и бледность твоего лица говорит мне больше всякихслов.
Любопытство побудило меня последовать за Сускезусом; спустившись с холма в так называемую долину, он стал изучать следы на мягкой траве и опавших листьях, покрывавших землю густым слоем. Обойдя наполовину вокруг дома, держась в трехстах шагах от него, индеец вдруг остановился, прилег на землю, затем встал и воткнул сломанную ветвь в том месте, где стоял.
— Что ты здесь видишь, Сускезус? — спросил я. — Разве здесь есть какой-нибудь след?
— Хороший след, свежий след, пахнет гуроном! Это открытие заставило меня вздрогнуть.
— Я ничего не вижу! — сказал я.
— Вот, — сказал он, указывая пальцем на легкую вдавленность на слое опавшей листвы, — это пятка, а вот большой палец.
— Пусть так! Но почему же ты думаешь, что это след гурона?
— А вот! Один, другой, третий такой же след; все на равном расстоянии друг от друга; одна нога, другая, опять и опять…