Сатир и нимфа, или Похождения Трифона Ивановича и Акулины Степановны
Шрифт:
– Эка важность! Что вы, девушка, что ли! Да нынче и девушки тень на себя наводят.
– Нет, Акулина, этого невозможно. Я ведь тебе сказал, чтобы ты переехала на отдельную квартирку. Будешь ты жить отдельно в двух горенках, и буду я к тебе приходить, и буду с тобой чай пить. А здесь невозможно. Зазорно. Переезжай на квартирку.
– Одна-то? Нет, я не хочу от вас уходить. Благодарю покорно. Я хочу при вас быть.
Старик вздохнул.
– Утром, когда приказчики в лавку уйдут, ты
– А вечером? По вечерам-то мне и скучно одной.
– Вечером невозможно… Вечером нельзя.
– А я приду и сяду – вот и будет можно.
– Слушай! Ты этого не делай! Ты не раздражай меня, не доводи до ссоры, – заговорил хозяин и, поднявшись со стула, в волнении заходил по комнате.
Акулина заморгала глазами и закрыла лицо рукой.
– Обманщики! – слезливо бормотала она. – Изменники… Сами и так, и эдак, а как что-нибудь до вас касающееся, так и нельзя… Тень… Нешто на меня-то вы тень не наводите!
– Дура ты эдакая! Да ведь ты сама на себя тень наводишь! Я только и говорю тебе, чтоб приказчикам ни гугу, а ты хочешь при приказчиках со мной за стол садиться и чай пить. Нет, ты этого и думать не смей, пока здесь живешь.
– А вот буду думать! – поддразнила его Акулина. – А будете артачиться, так и не подходите тогда ко мне…
Хозяин чесал затылок.
– Да будет тебе! Угомонись… – ласково сказал он и хотел ее потрепать по плечу, но она подняла руку и ударила его по руке.
– Оставьте, коли так…
– Ну, полно, не сердись… Ну чего тут? Ну давай сейчас чай пить. Будто не все равно, что при приказчиках пить, что без приказчиков! Вот баба-то! Сама на мараль лезет.
– И хочу я, чтобы вы мне к Рождеству шелково платье подарили, – продолжала она.
– Вот насчет шелкового платья можно. Шелковое платье подарю. Мало того, не одно подарю, а два – переезжай ты только на отдельную квартиру.
– Этого я не желаю.
– Ты вот теперь простая деревенская баба, – даму из тебя сделаю, только переезжай на квартиру.
– Ни за что на свете. Нет, не перееду. И вот еще что… Дайте мне двадцать пять рублев денег… Мне к Рождеству надо в деревню послать.
– Здравствуйте! Раньше говорила, что надо только три рубля в деревню послать, а уж теперь двадцать пять.
– Надумала так – и вышло двадцать пять, – отвечала Акулина. – Ведь у меня там родные есть.
Хозяин погрозил пальцем.
– Эх, Акулина! Тебя кто-нибудь подучил на эти штуки! – сказал он.
– Кто меня станет подучивать? Сама надумала. Польские сапоги надо к празднику, – продолжала она.
– И польские сапоги? Так… Ну а как же до сих пор-то без польских сапог ходила?
– А теперь хочу. Да полноте вам скупиться-то! Эдакий богатеющий купец и такой
– И думать не смей! И воображать не смей! – заговорил хозяин. – Лучше не губи Парфена… Чуть тень на него бросишь – сейчас сгоню его по шее без расчета и буду всем рассказывать, что он на руку нечист. Пусть в деревню едет. Ну, иди и подогрей самовар. Сейчас я с тобой вместе чай пить буду.
– А сапоги?
– Сапоги будут.
Акулина взяла самовар и понесла его подогревать в кухню. Проходя мимо хозяина, она наклонилась к нему, улыбнулась, показав ряд прелестных белых зубов, и шепнула:
– Милый… Вот таких сговорчивых я люблю!
III. Нимфа голову закинула
Был вечер. В кухне Трифона Ивановича шла перебранка. Перебранивалась Акулина с хозяйскими приказчиками. Она сидела около кухонного стола, грызла подсолнечные зернышки и покрикивала:
– Щи остывши… Каша недопревши… Скажите, какие разносольники! Туда же – разносолы разбирать! Благодарите Бога, что и так-то еще кормлю… Да… Нечего тут рыло-то воротить!
– Мы не разносолы разбираем, а говорим, чтоб пища была горячая и настоящим манером сварена, – перебил ее один из приказчиков.
– Трескайте и то, что дают. Не великие господа. Скажите, какие пошехонские генералы выискались! А хотите студень жрать из мелочной по мясоедам и треску соленую с квасом в постный день?
– Не смеешь ты нам этого подавать.
– О?! А кто мне запретит?
– Как кто? Хозяин.
– Будто? Поди-ка ты, пожалься хозяину, а я посмотрю, запретит ли? Ты не дразни меня, а нет – ей-ей, весь пост на треске с квасом из мелочной лавочки проморю.
Акулина самодовольно улыбнулась и многозначительно подмигнула.
– Да что с ней, с дурой-бабой, разговаривать! – послышался из приказчицкой голос старшего приказчика. – С ней разговаривать нечего, а надо прямо идти к хозяину, да и показать ему, какими она нас щами кормила. Вот тогда он ей и задаст.
– О! Будто? Задаст… Не я ли ему задам-то?
– Да как ты смеешь такие слова, халда ты эдакая!
– А вот как смела, так и села… А за халду ответишь. Тебе же нагоняй будет.
– Не ты ли задашь?
– Хозяин задаст. В лучшем виде задаст.
– Скажите, какая королевна-недотрога!
Трифон Иванович слышал эту перебранку из столовой и молчал. Он ходил из угла в угол по комнате, ерзая войлочными туфлями, и только отдувался, тяжело вздыхая, да поскабливал затылок.
– Ах, баба! Ах, язык с дыркой! И чего это она меня и себя выдает! – произнес он наконец сквозь зубы.