Саван алой розы

Логинова Анастасия

Соболев смотрел в проем двери на арфисток и ностальгически улыбался, пока говорил. А Кошкин слушал с большим интересом. Отчего-то у него легко вышло представить юную Аллу Соболеву, скатывающуюся по перилам. Из строгого дома отца – сразу в замужнюю жизнь. Беззаботной юности у нее никогда и не было. Пасынок, нужно думать, хоть немного ее развлекал.

А еще Кошкин подумал, что партнерам покойных Бернштейнов, должно быть, сподручней было иметь дело с прямыми потомками этих самым Бернштейнов, а не с сыном от первого брака второго мужа их непутевой дочери. С сыном приказчика, по сути. Соболев осторожен даже в мелочах, потому и предпочитал называться сыном Аллы Соболевой, а не пасынком.

И

дневники мачехи, скрывающие столько любопытных подробностей, ему ох как нужны… как бы ни старался он делать вид, что это не так.

– Однако ж Алла Яковлевна все-таки перебралась жить на дачу в Новой деревне, несмотря на вашу дружбу, – заметил Кошкин. – Отчего?

– Острейшее чувство вины, я говорил вам, – пожал плечами Соболев. – Она что-то знала о нападении на дом Бернштейнов десять лет назад. И, потом, Юлия. У нее непростой характер, с нею трудно ужиться.

– А вы, получается, предпочли сторону жены? – Кошкин мягко улыбнулся, чтобы слова не выглядели обвинением.

Но Соболев оставался бесстрастным. Отрезал:

– Это было решением матушки, я не посмел ей возразить. И после переезда навещал ее так часто, как мог: дружба наша никуда не делась. Предвидя следующий ваш вопрос, Степан Егорович, скажу, что из любви и глубокого уважения к матушке, я никогда не обижу ее детей. Я обещал. Вы ведь наверняка уже слышали о завещании? Так вот, вопреки кривотолкам, я не настаивал, чтобы матушка отписала все мне. Алла пошла на это сама, не желая, чтобы состояние Бернштейнов, приумноженное моими трудами, сгинуло в корсажах девиц из увеселительных театров, куда так любит заглядывать мой брат.

– А как же Александра Васильевна?

– Что – Александра Васильевна? – Соболев снова вздохнул и не спеша вернулся к закускам. – Саша – девушка. Даже имей она необходимые способности и образование, девушка управлять банками не может.

– Александра Васильевна могла бы выйти замуж, и банками мог бы управлять ее муж – с ее на то разрешения и по ее воле.

Кошкин говорил, тщательно подбирая слова и внимательно вглядываясь в лицо Соболева. Стараясь разглядеть, сколь ярко реагирует собеседник на эти слова, весьма провокационные.

И да – реакция была. Соболеву явно неприятно было даже думать о том, что кто-то – кроме него – может чем-то распоряжаться в банке, который сейчас называется «Банкирскій домъ Соболевыхъ».

– Если бы да кабы! – хмыкнул он, бросая на Кошкина неожиданно резкий взгляд. – Но Саша не замужем и к замужеству, слава Богу, не стремится. А если к ней и посватается кто, то, разумеется, она будет знать, что это какой-то проходимец, охотник за приданым. Мир жесток к девушкам, оставшимся без опеки отца. Полагаю, Саше будет лучше с моею семьей. Она и сама это понимает.

Про себя Кошкин подумал, что это чистая правда – о сестре Соболева. Она вовсе не глупа, чтобы поверить красочным речам настоящего проходимца и альфонса, однако, настроенная братом, она каждого, кто проявляет к ней интерес, станет считать этим самым проходимцем. Печальная судьба, ей-богу.

В ответ на слова Соболева он понимающе кивнул, но взял на себя смелость возразить:

– А как же Юлия Михайловна, ваша супруга? Характер у нее, вы сами признались, тяжелый, и, кажется, Александре Васильевне приходится несладко, пока вас нет. Они не ладят, определенно. Право, в недавнем разговоре ваша сестра даже осмелилась обвинить Юлию Михайловну в краже дневников ее матери… Вы слышали, наверное, что они пропали сегодня утром из ее комнаты?

Соболев отмахнулся:

– Да, я слышал, Саша только об этом и говорит. Но Юлии незачем брать тетрадки – не вижу на то ни одной причины. Скорее уж, дети взяли и заиграли, да побоялись

признаться. Знаете ведь, как это бывает… – А впрочем, не дав Кошкину ответить, резко сменил тему. – Давно хотел спросить вас, Степан Егорович, почему отложен суд над этим садовником, что убил мою мачеху? Неужто доказательств мало? Пятый месяц пошел после ее зверского убийства, а полиция совершенно не желает заниматься своими прямыми обязанностями! Как это понимать, позвольте спросить?

Однако… вопрос про дневники Соболеву определенно не понравился.

Но Кошкин и не рассчитывал особенно, что банкир позволит себя допрашивать. В этот ресторан он его позвал, чтобы самому учинить допрос. И придется подыгрывать.

– Мне трудно отвечать за своих коллег, Денис Васильевич, но в мои руки дело попало считанные дни назад… Поверьте, я и сам рад передать его в суд как можно скорее. Но есть детали, на которые я не могу закрыть глаза. Ведь мы имеем дело не только с убийством, но и с ограблением. Из дома пропали серебряные каминные часы, подсвечники, дорогие картины, шкатулка с украшениями вашей мачехи. И следствие все еще не знает, где искать украденное – садовник Нурминен клянется, что не причинял вреда вашей матушке и ценных вещей, мол, тоже не брал.

– У Нурминена есть сестра – служила горничной у матушки. Вы спросите-ка у нее, Степан Егорович. Наверняка она добро припрятала, – холодно порекомендовал Соболев.

Кошкин понимающе кивнул:

– О том и говорю. Если замешана сестра, то, выходит, это убийство в сговоре. Совершенно другая глава в уголовном законе. И наказание за то следует куда строже – к обоим соучастникам. А потому я вынужден не торопиться, а расследовать все с особенной тщательностью.

Соболев очень нехотя – то видно было по его лицу – но все же согласился. А Кошкин всячески гнал от себя мысли, зачем банкиру торопить суд. Оно и понятно зачем: Ганса он искренне считает убийцей и, разумеется, его гложет, что убийца его мачехи до сих пор не наказан… Всякий бы торопил на его месте.

Однако выкладывать перед Соболевым всех карт он все же не стал. Не позволил тот самый червячок сомнений. Вместо этого спросил:

– Да, к слову о садовнике и той даче в Новой деревне. Денис Васильевич, у вас есть мысли, отчего ваша мачеха перебралась именно туда, на Черную речку. Очень неожиданный выбор нового дома, согласитесь? Может быть, друзья или знакомые Аллы Яковлевны жили неподалеку?

Соболев всерьез задумался, но покачал головой:

– Нет, не думаю. У матушки вовсе не было близких друзей – тем более на Черной речке. Дачу купил мой отец в 1878, кажется, году, вскорости после того пожара на Искусственных минеральных водах Излера. Цены на участки тогда резко упали, и отец посчитал, что покупка дачи там – выгодное вложение. Увы, он просчитался. Мой отец не обладал нюхом на такие вещи. Отстраивать Минерашки заново никто не собирался, цены на участки продолжали падать, а добраться туда было сложнее, чем в Москву. В начале восьмидесятых в Новой деревне все-таки открыли очередной увеселительный сад – «Аркадия», что ли – но покупать там дачные участки уже никто не собирался. Состоятельная публика Петербурга предпочитала уже дачные участки в Терийоках 14 , но не в Новой деревне. Словом, дача так и стояла пустой лет шесть. Однако ж в 1884, вскоре после ужасного происшествия в доме Бернштейнов, матушка решила поселиться именно там.

14

Терийоки – дачный поселок в Выборгской губернии, с 1948 – город Зеленогорск