Саврола
Шрифт:
Когда он держал ее пальцами, его мысли унеслись от тягот реальной жизни к ее родственной душе и очаровательному лицу. Этот эпизод тоже закончился. Между ними стоял барьер. Каким бы ни был результат восстания, она была потеряна для него, если не… Его одолевали предчувствия чего-то ужасного, непоправимого, даже преступного. И тогда душа его содрогнулась, как вздрагивает рука человека, по неосторожности прикоснувшись к чему-то отвратительному. Это были страшные грехи, грехи против блага человечества, против сущности самой жизни, проклятие которой будет преследовать даже после смерти. Избавиться от этого проклятия можно было только в результате
Вдруг в коридоре послышались стремительные шаги. Дверь открылась, и она появилась перед ним. Саврола застыл в безмолвном изумлении.
Люсиль выглядела очень взволнованной. Ее задача была очень сложной. На самом деле она не знала, что у нее было на уме, и не хотела знать об этом. Она старалась помочь своему мужу, как говорила она сама себе. Но слова, которые она произносила, не были искренними.
— Я пришла сказать вам, что не выдала вашу тайну.
— Я знаю об этом, я даже не беспокоился, — ответил Саврола.
— Откуда вы знаете?
— Потому что меня все еще не арестовали.
— Пока нет, но он что-то подозревает.
— Подозревает что?
— То, что вы устраиваете заговор против республики.
— Ну, это не так страшно! — воскликнул Саврола с глубоким облегчением. — У него нет доказательств.
— Завтра он может их получить.
— Завтра будет слишком поздно.
— Слишком поздно?
— Да, — сказал Саврола, — игра начинается сегодня вечером. — Он вытащил часы. Они показывали без четверти одиннадцать. — В 12 часов вы услышите звон набатных колоколов. Присядьте, и давайте поговорим.
Люсиль села чисто механически.
— Вы любите меня, — сказал он спокойным голосом, бесстрашно глядя на нее, словно их отношения были связаны только с психологической проблемой. — И я люблю вас.
Она ничего не ответила.
И тогда он продолжал:
— Но мы должны расстаться. В этом мире мы так разделены, и я не знаю, как уничтожить этот барьер. Но я буду думать о вас в течение всей моей жизни. Ни одна женщина не сможет когда-либо заполнить эту пустоту. У меня есть амбиции. Они всегда были, но я не должен узнать любовь, иначе я почувствую раздражение и отчаяние. Я отброшу ее от себя, и тогда мои чувства станут такими же безжизненными, как эти сгоревшие письма. А вы — вы забудете обо мне? Возможно, я буду убит лишь через несколько часов. Если это случится, не позволяйте себе оплакивать меня. Мне не нужно, чтобы помнили, каким я был. Если я сделал наш мир счастливее, веселее, комфортнее, пусть люди вспомнят о моих делах. Если я высказал какую-то ценную мысль, которая, несмотря на превратности нашего существования, может сделать жизнь ярче, а смерть менее печальной, тогда пусть они скажут: «Он сказал это или он сделал так». Забудьте о человеке. Возможно, следует помнить о его работе. Также помните, что во вселенной, полной загадок и тайн, вы встретили единственную родственную душу. И тогда забудьте обо всем. Вам поможет ваша религия. Ждите момента, когда все забудется. Живите и не думайте о прошлом. Вы можете это сделать?
— Никогда! — страстно воскликнула она. — Я никогда не забуду вас!
— Мы всего лишь жалкие философы, — сказал он. — Мука и любовь побеждают
— А почему мы должны пытаться это делать? — прошептала она, глядя на него безумными глазами.
Он увидел этот взгляд и задрожал. Затем в каком-то неистовом порыве он воскликнул:
— Боже мой, как я люблю вас!
И, прежде чем она могла опомниться и принять какое-то решение, их губы уже слились в страстном поцелуе.
Вдруг кто-то повернул ручку двери. Они отпрянули друг от друга. Распахнулась дверь, и в комнате появился президент. Он был в будничной одежде и держал правую руку за спиной, словно что-то прятал. Следом за ним из темного коридора появился Мигуэль.
На мгновение в комнате повисло зловещее молчание. А затем Молара заорал разгневанным голосом:
— Итак, сэр, вы поступаете со мной таким подлым способом. Вы трус и негодяй!
Он поднял руку, в которой был спрятан револьвер, и направил его на своего врага.
Люсиль, чувствуя, словно весь мир разбился вдребезги, откинулась на диван, охваченная ужасом. Саврола встал и посмотрел президенту в лицо. И тогда она поняла, каким смелым человеком он был. Ведь когда он поднялся, ему удалось встать между оружием и ею.
— Опустите револьвер, — сказал он твердым голосом, — и вы получите объяснение.
— Я опущу его, — ответил Молара, — когда убью вас.
Саврола на глаз прикинул расстояние между ними.
Мог ли он увернуться от выстрела? Успел бы добраться до своего оружия? — он посмотрел на стол, где лежал его собственный револьвер. И поняв, что ни то ни другое пока неосуществимо, он заслонил собою Люсиль и решил ожидать развития событий.
— Встань на колени и умоляй о пощаде, ты, негодяй. На колени или продырявлю тебе физиономию!
— Я всегда старался презирать смерть, и мне всегда удавалось презирать вас. Я не склонюсь ни перед кем.
— Это мы сейчас посмотрим, — сказал Молара, скрежеща зубами. — Я буду считать до пяти: один…
Последовала пауза. Саврола посмотрел на ствол револьвера: черное пятно, окруженное кольцом из ярко начищенной стали. А вокруг зияла чудовищная пустота.
— Два… — продолжал считать президент.
Итак, он должен был умереть, мгновенно исчезнуть с лица земли, когда воспламенится это черное пятно. Он ожидал выстрела прямо в лицо. А дальше не оставалось ничего — полное уничтожение, бесконечная черная ночь.
— Три…
Он мог только с трудом разглядеть нарезы в стволе револьвера. Это было потрясающее изобретение — заставить пулю вращаться во время ее движения. Саврола представил себе, как она с чудовищной силой пробивает его мозг. Он пытался размышлять, ухватиться за свою философию и веру, прежде чем броситься в бездну. Но его физические ощущения были слишком нереальными. Его вдруг охватила дрожь до самых кончиков пальцев, в то время как кровь неистово пульсировала по венам, а ладони были горячими, как кипяток.
— Четыре…
Тут Люсиль вскочила и, плача, распростерлась перед президентом.
— Остановись! — с рыданием воскликнула она. — Сделай милость!
Молара встретился с ней взглядом и прочитал в ее глазах нечто большее, чем ужас, и тогда наконец что-то понял. Он вздрогнул, словно прикоснувшись к раскаленному железу. «Боже мой! Это — правда!» — пронеслось в голове у президента.
— Шлюха! — заорал он, резко оттолкнув ее от себя и ударив наотмашь ладонью свободной руки.